23 ноября 1989 года. День мужества, стойкости, силы духа. Вспоминают жители Города-герой Цхинвал

23 ноября 1989 года. День мужества, стойкости, силы духа

Руслан Гаглоев, инженер завода «Вибромашина»

Этому дню предшествовали события, которые волновали, будоражили общество. Это и события в Абхазии, и разгон митинга 9 апреля в Тбилиси, это и признание незаконным Верховным Советом ГССР решение Совета народных депутатов Юго-осетинской автономной области о преобразовании АО в Автономную республику в составе ГССР, это и националистические лозунги грузинских радикалов во главе с Гамсахурдией об ограничении рождаемости негрузинских народов республики, перевод делопроизводства на грузинский язык и как ответ на эти решения — создание общественного движения «Адамон ныхас», которое анализировало все происходящие события, предлагало ответные шаги в защиту интересов народа Южной Осетии.

Работал я тогда в отделе новой техники завода «Вибромашина», в котором собралась интересная, думающая молодежь. Естественно не остались мы в стороне от происходящих событий, обсуждали их, ходили на собрания «Адамон ныхас». Разговоры об этом велись и дома. Действия грузинских националистов вернули мою бабаушку в далёкий 20-й год. Она рассказывала как родители, видя погромы грузинских меньшевиков, схватили своих семерых детей и бежали через горы, бросив всё нажитое добро. А через год вернулись на пепелище. Советская власть об этих кровавых днях говорить запрещала, «жили дружно и любили друг друга» и так уже почти 70 лет.

А тут разнёсся слух, что грузинские националисты, которым в то время фактически подчинялись официальные власти Грузии, идут 40-тысячной колонной в Цхинвал, якобы для проведения мирного митинга. Слухи подтвердились, когда цхинвальские ребята с высот над городом разглядели эту нескончаемую толпу, змеёй вьющейся по всей трассе. Порядки тогда были строгие, уйти с завода днём мы не могли, но по городскому телефону пытались добывать последние новости. И тут из окна кабинета мы обратили внимание на толпу — человек тридцать — с лозунгами на грузинском языке, идущую в сторону вокзала. Мы, нас было человек десять, не задумываясь, бросились к проходной, и как раз у улицы Кочиева преградили им путь. Окружили их и стали выяснять — кто они такие? зачем явились? что за лозунги у них? Они не боясь, уверенно отвечали, что идут на мирный митинг. Людей вокруг нас стало больше, прохожие не проходили мимо. И вдруг за нашими спинами раздался вопрос: «Чи сты чи?», не успел кто-то произнести «гуыржиагта», как в толпу влетел парень и с ходу четкими сильными ударами нескольких грузин нокаутировал, и если бы мы его не удержали, неизвестно как закончился бы их «мирный поход», а автором этого короткого и красивого боя оказался Жорик Кулумбеков (Гигуц), известный в Южной Осетии боксер. Не на тех напоролись грузинские демонстранты.

Не знаю, как об этом инциденте так быстро узнали власти, но тут подъехал автобус с милиционерами и непрошеных гостей вывезли в Никоз и выдворили. Дело было к вечеру и мы, молодёжь завода, побежали к Згудерскому спуску, где уже было много ребят, которые героически встали перед многотысячной вооружённой толпой. Каждый из них в тот момент осознавал — это начало войны, войны за дом, за Родину, и стоит он, возможно, на смерть.

Перед этим я забежал домой и тайком взял большой красивый нож, сделанный другом отца Афанасом. Нож так и называли — Афанасы кард.

Утром пришёл домой передохнуть. Бабушка не спала, ждала. От её взгляда не ускользнуло, что я спрятал нож на место. Она тихо сказала: «И в 20-ом отец и его братья шли на вооружённого до зубов врага с кинжалами. Но, как видишь, им не удалось нас уничтожить, искоренить». Казалось, она хотела меня поддержать, сказать, что силён тот, кто прав.

Так 23 ноября 1989 года начался новый виток войны с грузинами, но уже в моей жизни.

Дзерасса Багаева, сотрудник штаба гражданской обороны.

С утра всех лихорадило, только и слышно было: Аршауынч! Аршауынч!(Едут!) Мы были в недоумении — зачем они к нам едут, кто их звал, что за митинг они собираются проводить?

Уйти разом все с работы не могли — ребята уже тайком смылись. Мы, женщины их прикрывали. Не находили себе места. В обед к нам в кабинет зашёл начальник полковник Хубулури (как потом оказалось предатель) и строго сказал, чтобы никто не покидал своё рабочее место. Мы как будто этого и ждали. Только он вышел, мы схватили свои пальто и бегом. Нас как будто ветром сдуло. Дошли до суда и поняли, насколько всё было серьёзно. Многотысячная толпа разъярённых грузинских националистов против горстки безоружных мальчиков. Кто-то может мог струсить в такой момент, но только не наши ребята. Они и мысли не допускали о том, что какие-то звиадисты будут топтать улицы Цхинвала, нашу площадь.

Противостояние накалялось. Безоружные мальчики Цхинвала силой своего духа сдерживали натиск. А люди всё прибывали, нас становилось всё больше и больше. Чувство гордости за свой народ переполняло нас, мы знали — выйдут все, лягут костьми, но не дадут осквернить свой город. Женщины стояли в стороне, около суда. Многие приносили ребятам поесть. Брошенные властями, мужчины быстро самоорганизовались — это успокаивало, радовало, обнадёживало. Ближе к ночи мы ушли домой передохнуть и отогреться. Я рассказывала маме о происходящем. И вдруг около часа ночи раздаётся призыв из проезжающих машин: «Иратта! Рахизут! Фастейа ма фалаут!» Мы с мамой быстро оделись и вышли из дому. Из соседних домов выходили люди и шли. Молча. Никто не хотел выдавать волнение охватившее его. Мы поравнялись с соседкой Заирой Плиевой. Также молча продолжали идти. Мозг сверлила мысль — трое сыновей Заиры там, на спуске. Лучше тихо идти и ничего не комментировать. Дошли до улицы Сталина — людей тьма! Мы вместе! Иначе и быть не может — думала про себя я. Первой не выдержала Заира. Когда дошли до милиции, она вдруг остановилась, расстегнула пальто и показала топор, который прятала под мышкой — «Не буду же я смотреть, как враги убивают моих сыновей!» Мне стало страшно, я поняла — это начало войны. У выхода на старый мост нас остановил пост — не милиционеров, не военных, а просто цхинвальских ребят. Женщин дальше не пустили, нас просили вернуться по домам. Но мы ещё долго стояли. Ком к горлу подступал. Мне хотелось вовсеуслышанье крикнуть: «Ребята, вы самые лучшие, самые сильные! Вас не сломить! Мы с вами!».

24 и 25 ноября теперь уже с женщинами, соседями по улице Ленина были на боевом посту (а вдруг понадобимся) — группами подходили к старому мосту узнать новости, навестить тех, кто стоял на постах. Ребята с нашего района — это братья Царитовы, Наниевы, Зассеевы, Валиевы — все были среди защитников города. Одного из них Алана Зассева, девятиклассника, мы искали 3 дня. Все переволновались. К счастью, когда грузины отступили, 25 ноября, он вечером явился домой, весь в копоти и саже. Сказал, что выполнял боевое задание — стоял на посту в районе Никоз. Так в жизни этого мальчика и многих таких же, как он, началась война, в которой с оружием в руках они отстояли свободу и независимость Родины — Южной Осетии.

Как показало время, в этот день действительно началась война, долгая и беспощадная, в ходе которой был принят Акт о независимости, а результатом стало признание нашего независимого государства Южная Осетия!

Жанна Габараева, воспитательница детского сада.

23 ноября я со своими двоюродными сёстрами провела в родильном доме — рожала наша сестра Лала Плиева. Нас томило ожидание, как это обычно бывает, но мы были уверены в благополучном исходе, ждали и думали: «Скорей бы!». В своём нервном ожидании мы не сразу почувствовали, какое-то тревожное состояние сотрудников, посетителей и тихое перешёптывание: «Идут, приближаются!» Как оказалось, к нам шли непрошеные гости, звиадисты, подстрекаемые своим лидером и в количестве превосходящем нас самих. От неизвестности ситуации, меня охватило чувство страха за всех, за детей. Девочки помоложе, быстро побежали к Згудерскому спуску за информацией, которая оказалась для нас неутешительной. Тем более в первой связке был наш брат Игорь Плиев, и второй, Маир (Дзиба) носился там же. Так и бегали от роддома к мосту. К вечеру одна немаловажная проблема, наконец, разрешилась — у нас родился замечательный мальчик! Но что там, на спуске? Ждали весточек от мужской части нашей семьи. Так и дожили до утра. Кто-то приходил, кто-то уходил, сменяя друг друга. А мы вопросительно смотрели на мужчин, надеясь услышать долгожданное «Всё хорошо!» Но в этот день 24 ноября нас сразила ещё одна новость — грузинские неформалы увезли в неизвестном направлении нашего дядю, любимца всей нашей большой семьи Жору Плиева, отца Дзиба. Семеро их было братьев и сестёр, но именно его особенно любили, и родители выделяли его, «хъулон уарзт йæ кодтой». Все были кроткого нрава, спокойные, он один балагур, шутник, а в делах первый. Появившись у матери в Принеу после нескольких дней отсутствия, с опозданием, он не давал ей и рта раскрыть, поворчать — хватал её, маленькую нашу бабулю на руки и носился с ней по комнате, пританцовывая и напевая. Он был организатором всех семейных праздников в родовом гнезде, в Принеу. А осенью, собрав урожай, он всем, даже нам, племянникам и племянницам привозил долю — по ящику яблок и винограда, ведро фасоли. Помню, уже после его смерти, у нас было радостное событие — замужество и свадьба племянницы, нашей сестры Ирины Кабисовой. Братья и сёстры Плиевы были в растерянности — как без Жоры? Как без его шуток, прибауток, без его умения всё организовать?

Подробности его задержания мы узнали после его освобождения. Дядя был участковым милиционером в цхинвальском районе, хорошо знал всех жителей, находил с ними общий язык, всегда решал их проблемы. 24 ноября, зная о том, что на подступах к Цхинвалу их соплеменникам был дан отпор, к тому же воодушевлённые выступлением побывавшего там Гамсахурдия, жители Еред устроили митинг и, вооружившись кто чем мог, рвались в бой. Начальство цхинвальского района направило туда группу сотрудников милиции, среди которых был и мой дядя. Разъяренная толпа, а это люди, с которыми дядя много лет общался, работал, не дали сказать и слова приехавшим. Грузины, остервенело визжа, стали избивать их палками, закидывать камнями. Ей богу, как в средние века, костров только не хватало. В какой-то момент дядя почувствовал острую боль под лопатками, и тепло пошло по спине. Кто-то сзади ударил его ножом, хорошо, что через бушлат; чем-то острым били по голове. Показывая на дядю, они кричали, что он вооружает сепаратистов. Потом неформалы засунули их в машины и увезли. Дядю Жору повезли в Тбилиси. Высокий, сильный, здоровый мой дядя терпел, не стонал, с гордо поднятой головой он переступил порог кабинета, в который его завели, и увидел самого Гамсахурдия. Посмотрев на истекающего кровью дядю, он велел отвести его в больницу, прооперировать и приставить к нему охрану.

Коллеги дяди, которым удалось вырваться из этого плена, сообщили нам о нём. В то время военкомом Ленингорского района был муж нашей тёти Рудик Кабисов, он и занялся его вызволением из плена. Используя свои связи, он буквально выкрал дядю Жору из больницы и тайком перевёз пока к себе в Ленингор. Но и там не обошлось без проблем. Хирург, которого привели сделать перевязку, доложил о раненом осетине группе неформалов. Распоясавшиеся бандиты окружили дом Кабисовых и требовали выдать так называемого «сепаратиста». К счастью госструктуры ещё работали, не совсем сдали свои позиции. Работники УВД района и военкомата, из уважения к дяде Рудику, усмирили бандитов, организовали машину и помогли перевезти дядю Жору в Цхинвал. Это случилось через две недели после его задержания. Дяде было на тот момент 52 года. Мы вздохнули с облегчением. Дома ждали, кроме Маира, ещё две дочери и сын, школьники. Папа вернулся, живой, казалось, невредимый. Но нет, удары по голове дали о себе знать. Позже пришлось ампутировать глаз, болезни усугублялись. В 60 лет его не стало. А Лала тогда, в ноябре 1989 года назвала сына Георгием, в честь нашего дяди Жоры.

Тяжёлый для Южной Осетии ноябрь 1989 года, стал началом войны с фашистской Грузией, бесчинства которой по отношению к осетинам на протяжении 19 лет шокируют. И всякий раз задаёшь себе вопрос — неужели такое творили люди?