Зинаида Гаглоева, кандидат исторических наук
Празднование нового года—„Ног бон“ у осетин в прошлом сопровождалось разнообразными верованиями и обрядами. „Ног бон“ дословно означает новый день. Этот праздник и в настоящее время отмечается осетинами (большей частью в селах) первого января по старому стилю.
Приготовления к встрече нового года, как правило, начинались задолго до праздника. Еще осенью, при сборе нового урожая, каждая семья откладывала определенную часть зерна, предназначавшегося на выпечку новогодних ритуальных хлебов, приготовление пива, водки и пр. Осенью же выделялось жертвенное животное, за корим следил сам глава семьи.
Накануне нового года в каждой семье шли большие приготовления к празднику. В послеобеденное время прекращались всякого рода работы и начинались совершаться один за другим различные обряды.
Курисдзаута. По суеверию осетин, в некоторых семьях один из членов семьи, большей частью глава семьи, обладал способностью предвещать, что лучше уродится в наступающем году.
Подобные прорицатели у осетин были известны под названием „курисдзаута“. (Курисдзау – идущий за снопом).
Обряд, “связанный с данным поверьем, выполнялся не всеми осетинами, а только в тех семействах, в которых предполагался курисдзау.
За день раньше до „Ног бон“ курисдзау начинал готовиться к отправлению в неведомую для других людей страну, а, по словам информатора А. Ц. Наниева из Накрепа, Джавского района, в царство мертвых („мардты баста). Им намечался определенный предмет (ткацкий станок, веник или конь), на котором он собирался ехать. Накануне нового года он брал метку от них—щепочку или щетину и задолго до захода солнца ложился спать. При этом он просил не будить его до тех пор, пока сам не проснется, в противном случае он может умереть.
Что курисдзау якобы отправлялся в царство мертвых, указывает и сообщение наших информаторов. Он должен был лечь спать непременно до захода солнца. Это объясняется повернем осетин, что двери загробного мира закрываются после заката солнца. По сообщению Кодзаева, у осетин „погребение совершается до захода солнца, так как после этого времени закрываются врата царства мертвых.
Следы данного представления можно проследить и в осетинских нартских сказаниях. В сказании „Вариант о Созрыко“ рассказывается, как один из нартской молодежи, по имени Дзах, попросил Барастыра (по мифологическим представлениям осетин, Барастыр—повелитель загробного мира) отпустить его к нартам. Барастыр соглашается, и Дзах попадает на нартовскую игорную площадь, где, встретив Созрыко, начал играть с ним в альчики. Немного оставалось до захода солнца, когда он пришпорил коня и поспешил на тот свет, взмолившись прежде: „О боже богов! Останови еще немного солнце, чтоб я засветло добрался до места”. Бог внял его просьбе и остановил солнце. Вот теперь, говорится в сказании, вечером солнце, при заходе, бросает красные лучи: это, говорят, в память того события. С подобным же эпизодом мы встречаемся и в сказании „Безымянный сын Урызмага“. В этом сказании рассказывается, как безымянный сын. Урызмага был оскорблен тем, что никто из нартов не вспомнил его, когда они пили за здоровье всех нартов, живых и мертвых. Он отпрашивается у Барастыра и приезжает в родной дом. Вместе с Урызмагом они напали на турецкие стада и пригнали их к нартам. При дележе сын Урызмага отдает отцу свою долю и просит, чтобы на пиру он хоть единым словом помянул сына, а затем уезжает. Урызмаг, узнав сына, говорит ему: „Постой, постой, дай еще взглянуть на тебя“. „Некогда, нельзя, солнце заходит”, – откликнулся мальчик и уехал.
У осетин был сильно развит культ предков. В их верованиях умершие могли влиять на жизнь живых, отсюда и стремление задобрить их.
„Не одни осетины,—пишет М. М. Ковалевский,—но и черкесы, сванеты, пшавы и тушины верят, что души предков предотвращают от них опасности и несчастья. Незримые, они участвуют в войнах и набегах, производимых их родом, заботятся о том, чтобы живущие не чувствовали ни в чем недостатка, и потому всячески содействуют урожаю, похищая с этой целью семена у соседей”. Поверье относительно влияния умерших на урожай засвидетельствовано М. М. Ковалевским и у балкарцев, у которых в середине марта справлялись годовые поминки, под названием „голу“. „Народ думает,—пишет Ковалевский, что в эту ночь предки выходят из могил и что, если их умилостивить пищей, народу спокойно можно ждать ближайшим летом хорошей жатвы. “
На древнее представление осетин о влиянии умерших на произрастание злаков указывают и обряды, совершаемые при засухе. Во время продолжительной засухи осетины прибегали к магическим приемам вызывания дождя. В Едыс и других селениях, где имелись древние могилы, приписываемые доосетинскому населению— царциатам, во время засухи вырывали из могил царциат кости и поливали водой, прося о даровании дождя, затем зарывали их снова. Подобный же обряд совершали во время засухи осетины и других сел.
Аналогичный обряд при засухе совершался хевсурами, которые при засухе отыскивали на кладбище человеческие кости и бросали их в воду, чтоб пошел дождь. Если дождь лил продолжительное время, они отыскивали те же кости и зарывали их обратно в землю, чтобы погода прояснилась.
Анализируя земледельческий культ Афин, В. Богаевский причину появления у греков поверья о влиянии умерших на произрастание злаков видел в том, что посевы и умершие находились в одном и том же почвенном слое, поэтому умершие, как ближайшие соседи, могли воздействовать на произрастание злаков. Очевидно, в основе поверья у осетин о курисдзауах лежало то же представление.
По суеверию осетин, курисдзау во время сна вступал в бой с душами умерших за урожайные семена. Бой вели круглым, вроде мяча, предметом. По словам А. У. Наниева, предполагалось, что человек, получивший рану этим предметом ниже пояса, в наступающем году непременно умрет, а получивший рану выше пояса хотя останется в живых, но обязательно заболеет.
Описание поверья о курисдзауах часто встречается и в литературе.
„В каждом ауле-‘ ущелий Закавказских гор, — пишет Г. Гатиев,—есть по несколько человек, посещающих курис. Самым счастливым временем для путешественников считается время перед новым годом. Люди, души которых отправляются на курис, впадают в это время в крепкий сон и пробуждаются позднее обыкновенной поры. Путешествуют души в страну мертвых таким способом: одна садится на голубя, другая на лошадь, третья на мальчика, четвертая на корову, пятая на собаку и т. д.
Явившись на курис, опытные души, набрав по горсти длинных семян, летят обратно домой.“*
В описании Шанаева курисдзаута, или „идущие за снопом”, бывают люди не обыкновенные, а „дасныта“** Местом, куда по поверью отправлялся „идущий за снопом, являлась гора, служащая границею между Осетией и Кабардой. Она считалась местопребыванием известного Татар-Тупа, почитавшегося божеством как у осетин, так и у кабардинцев, но стоящего на стороне кабардинцев. Здесь-то „идущие за снопами, под водительством всех горных божеств Осетии, вступали в ожесточенную борьбу с Татар-Тупом за горсть хлебных зерен. Если „идущим за снопами”, совместно с божествами Осетии, удавалось Победить Татар-Тула, то они хватали сноп, а из него горсть зерен и бросали в направлении своего края, рассчитывая тем самым на хороший урожай в наступающем году. Проснувшись от сна, „идущие за снопом” объявляли своим домашним и односельчанам о будущем урожае,***. С Татар-Тупом связано много поверий и преданий кабардинцев, осетин и других народов Кавказа.*
Возможно, что этот мифологический мотив отражает действительность. Известно, что в XVI—XVIII вв. осетины частью (речь идет о северных осетинах) находились в зависимости от кабардинских феодалов, которые лишали осетин их земли, заставляли платить себе дань, что и вызывало борьбу осетинских масс против них.**
Эта борьба, может быть, и нашла свое отражение в поверье с курисдзауах..Но, очевидно, поверье о борьбе курисдзауов с Татар-Тупом является позднейшим наслоением к первоначальному варианту, по которому курисдзаута вели борьбу с душами умерших за горсть хлебных зерен.
В представлении осетин курисдзаута делились на опытных, много раз бывавших в походе за курисом, и неопытных, неуспевших еще запастись нужными сведениями. Опытные курисдзаута, явившись в царство мертвых, хватали якобы сноп и возвращались домой; неопытные же, почуяв запах разнообразных цветов и плодов, накидывались на них; одни из них срывали красную розу, которая носит в себе болезнь—кашель, другие—белую розу, содержащую насморк, третьи—большое красное яблоко, которое причиняет лихорадку и т. п.
В Представлениях осетин о курисдзауах наблюдается дуалистическая концепция. В одном случае они рассматривались как благодетели, сообщающие народу, что лучше уродится в наступающем году, чтобы сеять этот вид злаков. С другой стороны, идущие за снопом считались злыми людьми, от которых следует оградить как людей, так и свой скот. Этим объясняется то, что накануне нового года каждое осетинское семейство приходило к дзуару Уацилла и просило его охранять людей и их скот от курисдзауов и нечистых людей.
Этот дуализм в представлении осетин о курисдзауах можно объяснить тем, что они в языческую пору рассматривались как благодетели, а в период христианства, когда происходила борьба между последним и язычеством, превратились в злых созданий, способных приносить вред людям.
Во всех вариантах прорицатели садятся, кто на метлу, кто в ступку, кто на разных животных, и так отправляются в неведомую для простых людей страну. Этим они Сближаются с ведьмами. Штернберг отмечает, что ведьмы совершают свои полеты на излюбленных животных мифологии: на волках, взнузданных и погоняемых змеями, на кошках, козлах, медведях, свиньях (русская баба-яга), оленях и т. д. Позднее ведьмы довольствуются в своих полетах метлами, кочергами, лопатами, граблями и просто палками… Русские ведьмы и баба-яга носятся по воздуху в железной ступе”.
Основным в вопросах о курисдзауах является то, что они являются прорицателями на новый год. Отметим, что с новым годом у восточных грузин связано такое же пророчество – „кадаги“. По суеверию хевсур, кадаги прорицал, будет ли хороший урожай в наступающем году, наступит ли счастливый год и т. п.
Новогоднее полено. Следующий обряд был связан с новогодним поленом. Он совершался в каждой осетинской семье. После заката солнца глава семьи с помощью остальных мужчин семьи вносил большое полено, которое называлось даранкад, или зели. Из-за огромной величины полено это часто ввозилось в дом с помощью волов. Ставилось оно в центре очага. Ко времени вноса новогоднего полена хозяйка выпекала три хабизджина. Назывались они „фадзахсан кардзынта”. Пироги эти ставились на полено. Глава семьи брал бокал и произносил молитву, в которой желал, чтоб внесение полена было к добру („хуыцау, нæ хъæды рбаласт нын рæстмæ фæкæн“.) Младшее мужское поколение должно было перепрыгнуть через зажженное полено, что выражало пожелание, чтобы в течение года в семье рождались мальчики. Кроме того, перепрыгнувшие считались предохраненными от прыщей и разных заболеваний в течение всего наступающего года. Через полено прыгали и девочки, чтобы в наступающем году скот давал приплод женского пола. Полено это старались продержать до следующего за „Ног боном“ праздника – „Доныскафан”, который справлялся 6 января. Члены семьи, ударяя палками о горящее полено, восклицали: „Столько добра и счастья нам и нашему скоту, сколько тут искр!“
Заставляя перепрыгивать через полено мальчиков, осетины тем самым рассчитывали на рождение сыновей, что выражало их желание иметь побольше продолжателей рода. По случаю рождения сына каждая семья была обязана справить пир в честь сына („лаппуйы кувд“), а через год после рождения -„Кахцганан“. При подготовке к последнему празднику мать ребенка отправлялась к своим родителем (йæ цаегаетмае) для сбора подарков в честь сына. Ее родители, а также односельчане дарили ей масло, сыр, барашек и т. п. С этими подарками она возвращалась в дом мужа. Отец ребенка со своей стороны выделял жертвенное животное. На пир приглашались все односельчане. Пир продолжался до вечера. Вечером юноши с потолка спускали палку, конец которой имел крестообразную форму. При этом они желали хозяевам дома иметь девять сыновей и одну дочку. Хозяйка за это прикрепляла им к палке хæбизджин и сыр и, кроме того, давала бутылку водки и два хæбизджина. Обряд спускания палки назывался фар-фар. По окончании пира гости выходили и большими палками ударяли по стенам дома хозяина и произносили: Сой, сой, фиданмае даер ардаем, фидаенмае даер уын лаеппу райгуырает (жир, жир, в будущем году тоже “сюда, в будущем году да родится вам сын). Название пира „кахцганан” наши сказатели объясняют тем, что во время пира „выносили” в большой чашке (каехц) масло и в него опускали ногу ребенка.
Такое торжество по случаю рождения сына по своему генезису надо отнести к патриархально-родовому строю, когда экономическая жизнь держалась на мужском поколении и наследство передавалось по мужской линии.
В обряде новогоднего полена прослеживаются следы -магии подражания. Для рождения мальчиков через полено должны были перепрыгнуть мальчики, а для рождения приплода женского рода – девочки.
Согласно другому поверью, зажженое новогоднее полено считалось очистителем людей от влияния нечистой силы. Отсюда и обычай перепрыгивать через него, чтобы в предстоящем году не заболеть. Такое представление связывается с культом огня, считавшегося силой, очищающей от всего дурного.
У грузин существовало поверье, что не только зажженное новогоднее полено, но и уголья от него могли очищать от влияния нечистой силы. Так, кахетинцы в день нового года вынимали из печки горящую головню, тушили ее и сохраняли, а на день, следующий за крещением, через эту головню заставляли перешагнуть домашнюю скотину, чтобы она не подвергалась болезням.
По сообщению наших информаторов из Джавского района, прежде ритуал зажжения полена совершался в праздник Цыппурс (соответствует рождеству). Полено, зажженное в Цыппурс, должно было медленно догорать до нового года.
В праздник Цыппурс выполнялся и ряд других обрядов, впоследствии перешедших в праздник „Ног бон“. К ним можно отнести обряд ограждения лошадей и скотины: от влияния нечистой силы, ритуал зажжения Полена, а также поздравления друг друга с наступлением Нового года. Такое совпадение ряда обрядов двух праздников, возможно, является отголоском того периода, когда у осетин новогодний праздник начинался в Цыппурс. Полену, вносимому в Цыппурс, осетины приписывали те же свойства, что и новогоднему полену. Обряд внесения полена на рождество был засвидетельствован Дж. Фрэзером у многих народов. Этот обряд он связывал с культом солнца. Так, в труде „Золотая ветвь” он пишет: „Рождественское полено, фигурируя на первом месте в народном1 праздновании рождества, имело первоначальной целью помочь изнемогшему зимнему солнцу разжечь свои лучи, которые казались умирающими”. Зажжение рождественского полена связывает с культом солнца и Афанасьев. Наши же материалы говорят в пользу того предположения, что обряд зажжения полена и перепрыгивание через него, надо рассматривать пережитком культа огня, поскольку огонь у осетин считался силой, очищающей от всего дурного. Поэтому на рассвете нового года каждый во дворе разводил костер, через который перепрыгивали юноши, чтобы быть предохраненными от фыдбылыза (злого духа). В эти же костры бросались куски высушенного говяжьего жира (фиу) со словами: „Сой, сой, хингэенаеджы цаестыта’ басудзает (жир, жир, да сгорят глаза колдуна). Помимо поверья, что прыгание через огонь избавляет от недугов, злого очарования и т. п., в этом обычае осетин прослеживаются следы магических действий; Бросая в огонь куски жирного мяса, сразу сгоравшие, осетины верили, что также быстро сгорят фыдбылызы.
Обычай перепрыгивания через костер был и у гурийцев, имевший у них тот же смысл – „очищение огнем.“ „В день нового года, рано утром, когда на улице еще темно, все члены семьи вставали и зажигали костер, через который должен был перепрыгнуть каждый. Такой же смысл имел обычай карталинцев – перед выходом на вспашку проводить рабочий скот через железный предмет и зажженную солому.
К помощи огня против якобы злых сил осетины прибегали не только в период новогоднего праздника, но также и во время праздника „Руруганан“.
В этот праздник каждое семейство во дворе разжигало костер и заставляло всех членов семьи перепрыгнуть через него.
Обычай разведения костров с целью предохранения от нечистой силы был известен у грузин под названием „кудяноба“ или „чиакокона”. По суеверию грузин, в вечер страстной среды надо разжечь многочисленные костры, чтобы разогнать собирающуюся в этот вечер нечистую силу.
Обычай разведения костров восходит ко времени поклонения огню, как одной из великих стихий, способной защитить людей от влияния нечистой силы.
Другие поверья осетин об ограждении от злых сил. По верованию многих народов, в ночь накануне нового года По земле гуляет злой дух, старающийся причинить людям всевозможные бедствия. Поэтому и возник ряд суеверных мер против нечистой силы. У осетин в роли оградителей от нечистой силы выступали ветки шиповника, клинки из ясеня и, в основном, железные предметы.
Ветки шиповника ставились каждым семейством в ночь ягод новый год над косяком двери от сакли, на окнах и на эрдо (открытый дымоход в центре, сакли) против дурного глаза. По суеверию осетин, шипы от веток шиповника могли пронзить глаза тому, кто к ним войдет с дурными пожеланиями. Ветки шиповника в качестве оградительных средств от нечистых сил ставились и грузинами.
Клинки из ясеня также считались оградителями от нечистой силы. Ясень, как определенная порода дерева, обладающая, по воззрениям осетин, свойством отгонять нечистую силу, встречается и в аграрном культе осетин. Так, в первый день вспашки брали с собой крест, сделанный из ясеня, уголь и сеяли их вместе с семенами. Крест этот готовился в среду праздника Тутыра и прятался с семенами. Праздник в честь Тутыра, покровителя волков, справлялся в первую неделю-великого поста. Чтобы предохранить собранный урожай от „баркад хассага“ (уносящего изобилие), осетины у ворот зернохранилища втыкали крест из ясеня, а в самое зерно клали куски железного предмета. Как видно, ясень считался осетинами священным деревом и потому они прибегали к его помощи как в период новогоднего праздника, так и в другие праздники, воспроизводившие аграрный культ.
Лучшим средством ограждения от нечистой силы считались у осетин железные предметы, в частности, шашки, кинжалы, чесалки от шерсти, а также обломки железных предметов. К помощи» железных предметов прибегали осетины в таких важных случаях жизни людей, как роды, свадьба, встреча нового года и_т. д. Стараясь предохранить свой дом от козней злых духов, глава осетинской семьи в ночь под новый год шашкой обводил три круга вокруг дома и у порога прибивал гвоздь. С этой же целью им ставилась чесалка от шерсти в потолке хлева, в кото ром находился мелкий рогатый скот. Подобный обряд был и у грузин. Глава семьи у них в ночь под новый год брал скребок или какой-нибудь железный предмет и выходил из комнаты, поворачивался в правою сторону и произносил молитву, в которой просил бога избавить его дом от чертей. Принося молитву, он обводил линию этим железным предметом вокруг дома и всех своих хозяйственных построек. По поверию джавахетцев, круг, обводимый железным предметом, предохранял дом, а также все хозяйственные постройки от чертей в течение всего наступающего года. Сваны в праздник „лирскенал“, чтобы оградить себя от нечистой силы, брали железные предметы и, ударяя их один о другой, обходили вокруг своих домов.
По суеверию осетин, если человек ночью находился в дороге и ему почудилось, что черти преследуют его, то он должен остановиться и обвести кинжалом круг вокруг себя. Круг, особенно обведенный, железным предметом, считался у осетин одним из средств ограждения от влияния нечистой силы. По-видимому, в этом обычае мы имеем дело не только с вопросом о железном предмете, применяемом в качестве защиты, но и с вопросом о магическом значении обводимого круга.
Из железных предметов лучшими средствами против нечистой силы считались обоюдоострый кинжал и шашка.
Народное представление о могучей силе кинжала против злых духов находит свое отражение в осетинских преданиях об Амране. В преданиях говорится, что черти хотели помешать Беса, который пытался освободить привязанного к скале Амрана и всюду преследовали его, но, увидев привязанный к поясу Беса кинжал, испугались и отстали от него.
По поверью осетин, шашкой можно было оградить новобрачных от нечистой силы. При входе невесты в дом жениха шафер ударял по косяку шашкой, а затем, когда новобрачные обходили вокруг очага – производил удар по над-очажной цепи. Шашка выступает в роли оградителя от нечистых сил и у грузин, которые пропускали молодых в церковь под обнаженными шашками или кинжалами.
То же самое наблюдается и у сванов при вводе в дом жениха невесты.
Подобный же обычай встречался и у абхазцев: „Когда невеста входит в брачный домик „амхара“, два молодых человека держат над ее головою кинжалы или шашки, ударяя ими по перекладине двери“.
Выше мы отмечали, что чесалка от шерсти считалась у осетин верным средством ограждения от влияния злых сил. В качестве предохранителя она выступала и в родильных обрядах. Чесалку для шерсти клали у изголовья роженицы, чтобы дьявол не смел приближаться к ней, а ребенка продевали через отверстие чесалки с целью спасения его от черта. С этой же целью гурийцы под тахту, на которой лежала роженица, клали железный гребень, которым чесали шерсть.
Не только железные предметы, как-то: шашки, чесалки от шерсти и др., но и обломки железных вещей служили по верованию осетин, могучим средством против злых сил.
Это верование лежало в основе новогоднего обряда вставлять в потолки хлева, где содержался крупный рогатый скот, обломки какого-нибудь железного предмета, в частности сошника от плуга, Обломки железных предметов служили, по суеверию осетин, оградителями лучших нив от дурного глаза. Подобно осетинам и сваны перед вспашкой на полях оставляли какой-нибудь железный предмет до следующего утра, чтобы поля были защищены от злых духов.
Осетины для предохранения своих детей от „фыдбылыза“ в праздник Тутыр зашивали в кожицу небольшой треугольник листового железа, в середине которого вырезывали крест, и надевали его на шею детям.
К магической силе железа прибегали осетины и для ограждения грудного ребенка. Отсюда – обычай класть в пеленки ножик, если после заката солнца приходилось идти куда-нибудь и брать с собой ребенка.
Цыкурайы фæрдыг. Под „Ног бон“, прежде чем садиться за праздничный ужин, глава семьи в сопровождении детей отправлялся в хлев. С собой он брал три хабизджина, три свечки, бутылку водки и в маленькой миске масло. Поздравив свой скот с наступающим новым годом, он мазал им спины маслом,, выражая при этом, пожелание, чтобы они были такими жирными, как это масло, и возвращался домой. После этого он, сопровождаемый детьми, с тремя пирогами, тремя свечками и бутылкой водки шел ток. В своей молитве, произносимой здесь, он желал, чтобы у них на току всегда было, изобилие. А хозяйка в сопровождении дочки или невестки с такими же жертвоприношениями шла в кладовую и молилась, чтобы у них всегда было изобилие в доме. После совершения этих обрядов, те семейства, которые обладали бусой под названием „Цыкурайы фаердыг,“ что дословно означает «буса, исполняющая все просьбы человека» готовили жертвоприношения в честь нее. Буса эта бывала различных цветов: черная с белыми и красными пятнами (по информации М. М. Джусоева из с. Часавали, Джавского района) белая с желтым оттенком (по информации Багаевой и Н. С. Джиоева из села Цон, Джавского района). По словам Н. Т. Дайровойиз села Рук, Джавского района, буса „Цыкура“ бывала шести цветов: 1) красная с тремя полосками—синей, черной и белой, 2) белая, с легким синим оттенком, называваемая «ахсыры баркады цыкураиы фэердыг” (буса-Цыкура, будто бы дающая изобилие молочных продуктов); хранилась она в миске с молоком, в. которой каждое утро менялось молоко, з) черная,- дарующая детей бездетным; 4) желтоватая, дающая благосостояние скоту, хранилась в хлеве над главным столбом (аххараг), 5) белая с черным оттенком, дающая изобилие урожая, хранилась, в зернохранилище 6) красная; служившая для гадания, больше всех бывала у гадалок. Цыкурайы фаердыг бывала яйцевидной формы, намного меньше яйца, ночью блестит, будто в середине нее горят свечи. По сведениям наших информаторов, Цыкурайы фагрдыг чаще всего находили в золе очага. По словам Г. П. Пяиева (с. Рук, Джавского района) она иногда во время града падает с неба. По словам других информаторов, буса „Цыкура“ насильно отнимается у змей. Змеи забавляются ею по ночам. Чтобы овладеть ею, следует бросить перед змеями кусок красной или синей материи. Тогда змеи оставляют бусу на материи и сами уползают (по информации В.’К, Багаева из с. Елканта, Джавского района). Если буса отнимается у змеи насильно, отнявший ее непременно должен перейти реку, в противном случае змея догонит его и отнимет свою бусу (Р. М. Бестаев из с. Хелчуа, Сталинирского района).
Осетины считали, что буса Цыкура обладала разными свойствами. Она могла приносить семье счастье, но также могла сделать ее и несчастной, если последняя не оказывала ей должного внимания. Когда находили бусу Цыкура то, чтобы проверить, каким качеством она обладает, клали ее в отверстие дерева и оставляли там на целый год. Если и течение года дерево сохло, то бусу считали приносящей несчастье и оставляли там. В противном случае семья в честь нее готовила кувинагта—жертвоприношения (три хабизджина, пиво, барашек, три свечи, маленькую деревянную коробочку, кусок шелковой материи, кусок чистой ваты) и торжественно вносили бусу в дом. Ее заворачивали в вату, клали в ящичек и относили в кабиц (кладовую), где и прятали в правом углу. По информации М, М. Джиоева, (с. Часавали, Джавского района,) обычно бусу хранили в правом углу восточной стороны дома. Угол этот назывался „бынаты бын“—место патрона дома или „сары зады бын“—место ангела головы. Семьи, обладавшие бусой .,Цыкура“, посвящали ей ежегодно барашек, в честь нее варили пиво, хранили банку масла. Смотреть на бусу можно было только^ в год один раз, в ночь на Ног бон”. Но в виде Исключения смотрели на нее, когда в семье кто-либо тяжело болел. При этом было поверье, что в случае потения бусы больной не выздоровеет (II. М. Бестаев, с. Хелчуа, Сталинирский район).
В ночь на „Ног бог“ до ужина, глава семьи шел с жертвоприношениями к месту хранения бусы и выносил ее на середину комнаты. Семья собиралась вокруг стола, на котором находилась буса, и осматривали ее с молитвами. По цвету бусы старались узнать, что ждет семью в наступающем году. По поверью осетин, если буса не меняла своего прежнего цвета, блестела, то семью ждало счастье, «явление же на ней черных полосок предвещало смерть кого-нибудь из членов семьи. Верили, что суровый взгляд и потение бусы предвещает несчастье, а веселый взгляд – счастье.
Нередко бусу спускали в баночку с маслом. Если она пускалась до дна, то считали, что наступит счастливый год. В некоторых семействах дома ей молился глава семьи, а в зернохранилище с приношениями шла старшая женщина. После осмотра и моления бусу обратно заворачивали в вату, клали в маленький ящик и прятали в прежнее место.
Опасаясь лишиться бусы и связанного с нею семейного благополучия, осетины никогда не показывали ее постороннему лицу и не говорили, где она хранится. *Но никакой дружбой вы не достигнете, чтобы он (хозяин дома) показал вам камень счастья (Цыкурайы фзердыг—бусу изобилия и счастья), которую он хранит, как говорится, за семью замками от всякого постороннего глаза. Это его неоценимое достояние и величайшая домашняя святыня, которую даже его семья имеет право созерцать с благоговением и с молитвенными приношениями только один раз в год.
Поверье о змеином камне имело широкое распространение у разных народов. У грузин, например, существовало поверье, что змеиный камень, известный под названием „Натвриствали”, в дословном переводе означающий – «глаз желания» доставался счастливцу, и обладатель этого камня через него исполнял все свои желания. „Натвриствали“ также отнимался у змей.
По сообщению Гакстгаузена, у армян существовало поверье, что „между змеями горы Арарат есть порода, которая находится под владычеством избранной ими царицы. Царица держит во рту волшебный камень. В известные ночи она высоко бросает его и он сияет тогда, как солнце. Вечное благоденствие тому, который схватит его на лету”. Вышеприведенные материалы о „цыкурайы фзердыг“ у осетин, „натвриствали“ у грузин и „змеином камне“ у армян показывают, что все эти три народа связывали бусу со змеей и приписывали ей свойство даровать благополучие семье, обладающей ею.
По суеверию осетин, „Цыкурайы фаердыг“, кроме свойства давать изобилие, обладала еще силой даровать детей бездетным, а также предвещать об ожидающем семью несчастье. Помимо этих качеств, „Цыкурайы фаердыг” у осетин приписывали свойство оживлять – мертвых. В наших материалах нет указаний на это последнее свойство „Цыкурайы фагрдыг“, однако о нем упоминается в осетинских нартских сказаниях. В сказании „Как Сослан женился на Бедохе рассказывается, что один из нартских богатырей Сослан на пиру у рода Алагата победил сына Хиза-Челахсартага, который предложил Сослану сплясать на спор. В случае победы Сослана Челехсартаг обещал ему выдать за него замуж свою дочь-красавицу Бедоху. Сын Хиза не сдержал своего слова, и Сослан был вынужден убить Челехсартага, чтобы жениться на его дочери. Но Бедоха, узнав о смерти отца, предложила Сослану, прежде чем она станет его женой, похоронить ее отца. Тогда Сослан велел выстроить большой склеп и положили в него отца Бедохи. Бедоха попросила Сослана показать ей, как похоронили отца. Сослан согласился. Бедоха, увидев своего отца, покончила с собой. Горю Сослана не было конца, и он решил постеречь тело своей возлюбленной. Три дня и три; ночи сидел он у ее изголовья и, вдруг видит: из угла склепа выползла змея и подползла к телу Бедохи. Схватил Сослан свой меч и надвое разрубил змею. Хвостовая половина змеи осталась на месте, а другая половина быстро уползла обратно в норку. Стал Сослан ждать, что будет. И вот ;видит, что змея выползла из норы и держит она в пасти волшебную бусину – бусу исполнения желаний. Змея потерла бусой то место, где разрубил ее Сослан, и тут же обе половины срослись. Поползла змея прочь, но Сослан уда-ил ее мечом по голове и убил насмерть. Вынул он из пасти ее бусу исполнения желаний и приложил к ране Бедохи. Девушка вздохнула.
Аналогичный эпизод мы имеем и в сказании „Болат-Хамиц“.
Характерно отметить, что „Цыкураый фаердыг“ осетинами рассматривался как живое существо, способное смеяться, если семью ждет счастье, потеть и глядеть сурово, если семью ждет несчастье, убегать из дому в случае распада семьи. В этом представлении осетин можно усмотреть следы анимизма, когда различные объекты природы считались живыми существами, наделенными теми же свойствами, что и люди.
Новогодние ритуальные пироги. По окончании ужина под „Ног бон” хозяйка принималась за выпечку пирогов. Первым долгом она выпекала большой пирог, который называли „артхурон». По словам ряда информаторов, этим пирогом семья давала клятву—„ард хордта“ (ард—клятва, хордта—есть) жить в таком же единстве, как един этот пирог. Им же молились богу, прося, чтобы дети их были избавлены от нарывов на теле. По толкованию других информаторов, осетины выпекали этот пирог в честь огня и солнца (арт аемае хуры номыл).
Артхурон имел форму диска с лучеобразными линиями, расходящимися с центра на поверхности. Для разрисовки поверхности пирога имелась специальная доска—печать в форме диска.
Форма пирога напоминала солнечный диск с расходящимися из центра лучами. Назвали его артхурон, что означает „огонь солнечный”, обычай выносить пирог и делить его при восходе солнца, причем глава семьи перед разделом пирога три раза поворачивал его в правую сторону, (что может быть объяснено как подражание движению солнца,—говорит в пользу того предположения, что данный пирог выпекался в честь солнца, некогда почитаемого осетинами. Солнце (хур) в древности, по словам стариков, было предметом культа в качестве божества ,,xуp’ или „Хурзверин”‘(Заря). К „Хурззаерину“ обращались осетины в вечер нового года с молитвой, в которой просили даровать им хороший урожай. Божество, в честь которою выпекался Артхурон, могло наслать накожные болезни на тех, кто по неосторожности уронил, хотя бы корку хлеба. Свойства насылать накожные болезни осетины приписывали огню и солнцу. Это тоже говорит в пользу той мысли, что пирог выпекался в честь солнца.
Артхурон имеет свою параллель в сванском пироге „калбабар”,* выпекаемом ими на новый год в честь божества солнца—„калбабар“. Это также подтверждает, что артхурон, подобно сванскому калбабар, является эмблемой солнца.
В осетинском народном орнаменте видное место занимает изображение круга с расходящимися из центра лучами. Наиболее часто оно встречается в орнаментировке спинки почетного кресла главы семьи и главного столба осетинской сакли. Мы думаем, что этот излюбленный мотив народного орнамента также является эмблемой божества солнца.
Вместе с артхуроном выпекали три пирога, в виде хаебизджина, но меньшего размера. Назывались они „лапынта“ или „кабынта“ (что означает детки). Артхурон вместе с эти-пирожками прятали на утро или в течение трех дней в “бынаты бын“ (правый угол восточной стороны дома).
В новогоднюю ночь выпекали пирожки под названием «фысгаронта». Их выпекалось столько, сколько было у семьи близких родственников и замужних дочерей. Выпекались также полукруглые пирожки басылта. Всего их выпекалось шесть штук,три принадлежали главе семьи, а три – мелкому рогатому скоту.
В ряде сел пирожки в форме полукруга назывались, «мæй» (луна). Как форма, так и название пирогов дают возможность предполагать, что пироги эти выпекались в честь луны и воспроизводили новолуние. Выпечка пирогов в форме новолуния объясняется тем, что новолуние осетинами считалась „хорошим” и „счастливым, тогда как в последней фазе считалась „плохой и несчастной. Поэтому, чтобы обеспечить себя действием „хорошей” и счастливой луны, пирожки выпекались в форме новолуния. Эта концепция лежала в основе обычая приурочивать земледельческие работы к периоду новолуния в связи с представлением, что тогда уродится лучший урожай. К периоду новолуния приурочивались также стрижка овец и другие сельскохозяйственные работы.
Как выпечка пирогов, так и связь сельскохозяйственных работ с фазами луны говорят о почитании в прошлом луны в качестве божества. Возможно, с данным культом был связан обычай осетин в ночь на новый год стрелять из ружей в небо с целью защитить луну от дракона.
К новогодним пирогам относится и пирожок в виде человеческой фигуры, называемой „деда“. Вместе с ним пекли три маленьких пирожка под названием „маеггултае“. Они были круглой, продолговатой формы, без начинки.
Все новогодние пироги, кроме „артхурона“ с его тремя пирожками, откладывались на следующий за „Ног боном праздник „Доныскафан. В „Доныскафан“ пирожки под названием „маеггултае“ прятали с семенами, а остальные раздавали детям.
Все перечисленные нами пироги выпекались в каждой семье. Кроме того, те семейства, у которых в доме селилась змея, выпекали в ночь на „Ног бон ее изображение. Селившихся в доме змей называли „бынаты хицау“ (патрон места). Змею не должны были трогать, тем более убивать ее, во избежание последующих за этим несчастий. Змея, со своей стороны тоже не вредила никому в семье. Любимым местом пребывания змеи было около очага. По суеверию осетин, „бынаты хицау“ давал изобилие во всем хозяйстве данной семьи. В ночь под „Ног бон“ выпеченное изображение змеи глава семьи относил в хлев и прятал над мелким скотом, чтобы змеи не вредили последнему. Многие же изображения змеи прятали там для Фалвара – покровителя мелкого рогатого скота.
Обычай выпекать изображение змеи в период новогоднего праздника следует отнести к культу змеи, имеющему место в прошлом у осетин.
По приготовлении новогодних пирогов хозяйка в „арынг“ (корыто, где месят тесто) сыпала муку и накрывала ситом. Утром она искала на муке следы. При’ обнаружении следов быка или лошади считали, что наступит счастливый год.
Этим обрядом завершается первый этап празднования „Ног бон“.
Моление воде. Утром нового года, на рассвете, раньше всех вставал тот из юношей, который в ночь на Ног бон у дверей и окон разложил ветки шиповника против злого духа. Он должен был принести свежую воду. Отправляясь к роднику за водой, он брал с собой кусок сыра, горсть солодовой муки и масло в деревянной миске. При этом он должен был соблюдать молчание до тех пор, пока не вернется домой. Придя к роднику, он бросал в воду немного масла, кусок сыра, сыпал горсть солодовой муки для „донычизджыта” (дочери воды), брал воду и возвращался домой. Вернувшись, делал маслом крест на каждой двери, обрызгивал их водой с пожеланием, чтобы в доме все было в таком изобилии, как изобильна вода, и входил в дом. К его приходу вставал глава семьи. Умывшись вновь при-несепной водой, глава семьи выходил во двор, брал горсть сена и входил с поздравлениями: „Уае райсомтае хорз! Наеуаег аз дае аемзе нын наеуаег цард амонд радт, аененизаей ныл нае алы бонтае фаеуадз. Фидаен хуыздаер каенут. Уае чындз лаеппу ныййарает, уае лаеппу саг амарает, уае чызг мой ыскаенает. Уал царды аемае уае уал хорзы уает, мае къухы цал аерду ис“.
(С добрым утром! Да принесет нам новый год новое счастье, здоровье всем, чтоб наступающий год был лучше шедшего. Желаю вам, чтоб невестка ваша родила сына, Об сын ваш убил оленя, дочь ваша вышла замуж. Столько счастья и добра всем вам, сколько волокон сена в моей руке). По произнесении последних слов часть сена бросал угол дома, а другую часть—в огонь с пожеланием, чтобы превратились в прах те, кто желают этому дому зла. Осетины старались умилостивить „донычизджыта”. Не только в период новогоднего праздника, но и во время праздника доныскаефазн, справлявшегося на шестой день нового года. В этот праздник для них также бросали в воду куски хлеба, сыра, сала.
Здесь нужно отметить обычай, по которому недели через две после свадьбы невестка в сопровождении девушек с тремя пирогами шла к роднику, чтобы расположить к себе духа воды. Один кусок пирога она бросала в воду, а остальные пироги поедались девушками. Обряд этот находит свою параллель у тушин, абхазцев и др.
В основе вышеприведенных обрядов лежит идея умилостивить духа воды. У осетин в день нового года жертвоприношения приносились „донычизджытэе“ (дочерям воды), а не повелителю вод—Донбеттыру.* Это говорит о том,, что первоначально осетинами почиталась вся водная стихия, которую олицетворяли донычызджыта. Впоследствии в представлении осетин появляется повелитель вод— Донбеттыр. Дочери воды стали называться Донбеттыры чизджыта (дочери Донбеттыра). Так, в сказании „Красавица Дзерасса“ говорится, что Ахсартаг женится на дочери Донбеттыра—красавице. Дзерассе. В другом сказании знаменитый богатырь Каурбек сражается с Донбеттыром из-за дочери его.
В ряде осетинских нартских сказаний фигурирует повелитель рек под названием Гатаг. Так, в сказании „Рождение Сырдона” рассказывается, как владыка рек—Гатаг не давал воды красавице Дзерассе до тех пор, пока она не даст согласия стать его супругой.
В сказании „Сырдон после смерти» говорится: „После смерти Сырдона нарты бросили его в бездну морскую, но Сырдон по отцу своему Гатагу приходился племянником властителя морей Донбеттыра. Последний воскресил его, и Сырдон снова явился на нартский ныхас.
Исходя из этих сказаний, можно сделать заключение, что в представлениях осетин в определенную пору реки имели своего владыку—Гатага, но впоследствии он был вытеснен окончательно Донбеттыром, который стал считаться повелителем не только морей, но и рек.
Поскольку Донбеттыр превращается в повелителя всех вод й поклонение всей водной стихии перешло на него, «донычизджыта» превращаются в дочерей Донбеттыра («Донбеттыры чызджытае»). Обычай на рассвете нового года умилостивить «Донычызджытае» и тем самым задобрить их на наступающий год относится к тому периоду развития культа воды, когда осетинами почиталась вся водная стихия в лице Донычызджытае. Когда же в представлениях Осетин появляется повелитель вод—Донбеттыр, народ стал искать его покровительства.
В одном осетинском предании, записанном Вс. Миллером, рассказывается, как, стараясь снискать покровительство Донбеттыра, семь братьев взяли у него на воспитание сына.
Пойдем к Водяному,—говорят они друг другу,—и возьмем у него мальчика на воспитание, , чтоб приобрести его покровительство.
Обязательным новогодним ритуалом являлось утром нового года во дворе каждого семейства разжигание костров. Дети жарили на костре шашлык из жирного яса и восклицали: „Жир, жир, да сгорят глаза колдуна“. Все юноши перепрыгивали через костёр в надежде, что в течение года они будут защищены от фыдбылыза. К тому времени приготовлялся завтрак. На стол первым долгом подавали артхурон с его пирожками. Они передавались главе семьи. Он поворачивал их три раза в правую сторону, брал бокал и произносил поздравительный тост. Потом артхурон он передавал хозяйке, а бокал—младшему из мужчин. Хозяйка в свою очередь возвращала артхурон главе семьи, а младший из мужчин без слов выпивал бокал. Глава семьи делил артхурон на равные части по-количеству членов семьи, не исключая и грудного ребенка. Доля ребенка доставалась его матери. Если кто-ни-будь из членов семьи во время новогоднего праздника отсутствовал, его доля доставалась кому-либо из его ровесников. При разделе артхурона оставляли лишний кусок с пожеланием, чтобы в наступающем году к семье прибавился новый член. При употреблении артхурона каждый член семьи старался из доставшегося ему куска не уронить на пол ни крошки,, не пролить масла во избежание появления на теле уронившего нарывов. Пирожки же „кабынта” с артхуроном, так называемые „лаппынта“ или хъаебинтае11, давались главе семьи или пахарю. После поедания артхурона начинался завтрак. На завтрак каждая семья старалась пригласить кого-нибудь из мужчин села, известного как имеющего „счастливую ногу“. С личностью первого поздравившего с «Ног боном» всякая семья связывала дальнейшее семейное благополучие или неудачи в предстоящем году. Если старый год прошел благоприятно для дома, то члены его желали, чтобы первым поздравившим их и в наступающем году был бы опять тот, кто поздравлял в прошлом году. Если же семья в продолжение минувшего года перенесла какое-нибудь горе или испытала неудачи, то желали так, чтобы первым поздравителем был другой. Чаще всего осетинами приглашался ребенок (мальчик в возрасте от з до 10 лет), так как душа ребенка считалась чистой от всякого дурного и злого.
Во время новогоднего завтрака осетинами соблюдался обычай посылать подарок, известный под названием „аервитаеггаг”, гостившей в этот праздник у своих родителей замужней однофамилице. Близкие однофамильцы считали себя обязанными послать сестре подарок. Подарок этот состоял из трех пирогов, водки и мяса. Размер подарка не был твердо установлен обычаем, а определялся желанием: посылавшего.
По окончании завтрака те семьи, у которых умер кто-либо из членов семьи за последние два года, а в особенности в течение прошедшего года, устраивали по ним поминки, на которые приглашались односельчане.
Вечером нового года молодежь каталась на лыжах (къах-дзоныгътыл,) и санях. При этом считалось, что тот, кто при спуске с горки не споткнется, будет здоров в наступающем году.
После этого начинался праздничный ужин. За ужином глава семьи произносил молитву, в которой просил ангелов смены года написать, то есть дать хорошее счастье хорз амонд, его семейству. Ой просил гору Бурсамдзел, у подножья которой, по поверью, заседают ангелы, пишущие счастье, чтобы она (гора) попросила ангелов наделить счастьем членов его семейства (акъуыри нывгаенаен къуыри у аемае нын нае нывы сконд раестмае фаекаен. Уае, бурсамдзел! Акъуыри азиваен заедтае аемае дауджытдае дае быны таерхон каенынц аемге нын нае нывы сконд раестмае куыд ыскаенает, уыцы амонд нын балаевар каенут).
„Среди гор Юго-Осетии,—пишет Чурсин,—более других вызывала религиозное поклонение и, порождала многочисленные легенды величественная, сияющая вечными снегами вершина Бурсамдзели. Ее считали священной и непреступной. По мнению суеверных стариков, кто дерзнет подняться на священную вершину Бурсамдзели, будет поражен слепотой. На вершине Бурсамдзели имеется небольшое святилище.
В одной осетинской легенде рассказывается о том, как на горе Бурсамдзели жила царица Тамара, удалившись от мирских дрязг и суеты. Чтя великую царицу, все соседние горы ежедневно, при восходе солнца, поклонялись Бурсамдзели и обитающей на ней Тамаре”.
Народ считал, что ангелы писали судьбу или счастье в течение одной недели нового года.
Вечер нового года осетинами называется „Фыссаен аехсаев“ (ночь писания судьбы).
В эту ночь после ужина девушки и юноши гадали o суженых. Желание узнать судьбу на пороге нового года создало целую систему гаданий. Гадание заключалось в следующем: для каждого, желающего узнать своего суженого или суженую, хозяйка выпекала по три маленьких пирожка с начинкой из соли. Соль клалась в каждый пирожок в объеме одного наперстка. Пирожки съедались молча. Молчание соблюдалось и после съедения в надежде увидеть во сне суженого. Предполагалось, что тот, кто во сне подаст воду, будет суженый или суженой. Если во сне девушка или юноша сели на коня, то считалось, что местом, откуда привезут жену или куда выйдут замуж, будет находиться в том направлении, в котором пойдет конь. Гадание о суженых у разных народов приурочивалось к разному времени. Осетины, как и русские, приурочивали его к новогоднему празднику.
ИЗВЕСТИЯ ЮГО-ОСЕТИНСКОГО НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНСТИТУТА АКАДЕМИИ НАУК ГРУЗИНСКОЙ ССР,
ВЫПУСК IX, 1958 г.