70-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ. ГУЧМАЗОВ А. Г. «ГЕНЕРАЛ АРМИИ И. А. ПЛИЕВ»

Глава вторая

Нет, стратегическая оборона.

(Продолжение)

Обстановка продолжала оставаться чрезвычайно сложной в целом и край­не тяжелой для Красной Армии. Противник, действуя сильными ударными кулаками, наступал на всем стра­тегическом фронте. Однако по мере развития событий, когда эмоции первых дней войны, вызванные веролом­ным нападением фашистской Германии, несколько улег­лись и стал ясен масштаб постигшей страну ката­строфы, когда было осознано, что одних желаний мало, чтобы в короткие сроки повернуть ход событий в свою пользу, когда стремление немедленно «нака­зать» агрессора сменилось более правильной оценкой своих и противника возможностей. Советское командо­вание решает стратегическому наступлению противни­ка, эксплуатировавшего первоначальный успех, проти­вопоставить активную стратегическую оборону. «В те дни у советского командования не было иного выхода, кроме как перейти к обороне на всем  стратегическом фронте» — писал   в  своих  воспоминаниях  Маршал  Со­ветского Союза Г. К. Жуков.

Итак, обстоятельства не давали Красной Армии дру­гого выхода, кроме обороны. Но и организация обороны была не простым делом, ибо проблему перехода к стра­тегической обороне нужно было решать в тяжелейших условиях вынужденного отступления, в условиях, когда советские войска с самого начала войны оказались в весьма невыгодных оперативно-тактических группиров­ках были расчленены на отдельные, изолированные друг от друга группировки, а управление ими было сильно затруднено. При этом значительная часть советских войск вела боевые действия в окружении. Обстановка была настолько тяжелой, что даже ввод в сражения в июле большого количества соединений, прибывших из внутренних округов, не позволил советскому командо­ванию создать устойчивый фронт стратегической обороны.

Однако проблема создания устойчивой обороны ос­ложнялась и факторами субъективного порядка. Так, советское командование хоть и отказалось от немедлен­ной реализации идеи контрнаступления, тем не менее нацеливало войска на действия, которые не очень-то укладывались в рамки собственно оборонительных дей­ствий. Наблюдалось стремление ударами с ходу подхо­дящих из глубины резервов изменить обстановку в свою пользу. Нередко эти контрудары приобретали характер частных наступательных операций. Но и собственно оборонительные действия велись способами, далеко не соответствовавшими новым условиям вооруженной борьбы, хотя опыт стратегической обороны в начальных операциях как в Польше, так и в Западной Европе по­казал, что новые формы и способы ведения наступатель­ных операций, примененные немецко-фашистской арми­ей, требуют и новых способов ведения обороны. Так, что­бы выстоять против массированных и глубоких ударов противника, оборона не могла оставаться пассивной, построенной на использовании линейных форм борьбы. Она должна была принять глубокий, маневренный и в высшей степени активный характер.

Советское командование и стремилось к созданию такой обороны, но оно не сумело полностью освободить­ся от линейных форм борьбы. Да это и понятно: превосходство противника в подвижности не позволяло Красной Армии вести маневренные действия в более широких: масштабах. Советские войска, уступая противнику в на­личии танков, а, следовательно, в маневренности и удар­ной силе, вынуждены были привязываться к позициям, зарываться в окопы, ибо встреча «во чистом поле» с противником, обладавшим к тому же безраздельным гос­подством в воздухе, не сулила ничего хорошего. Острый недостаток противотанковых средств и средств противо­воздушной обороны создавал колоссальные трудности. В этих условиях не так-то просто было психике солдат выдерживать удары противника при виде лавины дви­жущихся танков, массированные атаки которых прово­дились согласованно с ударами пикирующих бомбарди­ровщиков.

И все-таки в сложившихся условиях основные уси­лия следовало сосредоточивать на укреплении своей обороны, используя при этом, без ущерба для этого за­мысла, малейшую возможность для нанесения в рамках оборонительных сражений контрударов, нацелив их, в первую очередь, против вклинившихся группировок про­тивника, в частности против бронетанковых.

В то же время такая оборона должна была иметь и соответствующую оперативную гибкость, что в условиях, когда обороняемые рубежи теряли свое значение и соз­давалась угроза окружения со стороны противника, под­разумевала и организованный отход.

Такая установка была тем более верной, что она поз­воляла сорвать устремления врага, считавшего своей основной задачей не столько захват пространства, сколь­ко уничтожение советских войск. Не секрет, что важней­шей составной частью, а вернее, даже сердцевиной пла­на «Барбаросса», предопределявшей решение всех ос­тальных задач, в том числе и захват стратегически важ­ных районов, являлась задача, поставленная, перед вермахтом: в ходе наступления воспрепятствовать плано­мерному «отходу боеспособных сил противника и унич­тожить их западнее линии Днепр, Двина».

В плане «Барбаросса» общий замысел начальных операций сводился к следующему: «Основные силы рус­ских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посред­ством глубокого, быстрого выдвижения танковых клинь­ев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть пред­отвращено». Эта же установка, но уже с учетом опыта проведенных операций, подтверждается в указаниях главнокомандующего сухопутными войсками фашист­ской Германии генерал-фельдмаршала Браухича дан­ных им 15 июля 1941 года командующему группой ар­мий «Центр» генерал-фельдмаршалу фон Боку: «Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продви­жении танков на восток после овладения Смоленском. Русские дерутся не так, как французы: они не чувстви­тельны к обходам флангов. Поэтому основным является не овладение пространством, а уничтожение сил рус­ских».

Но советское командование хоть и пришло к идее стратегической обороны, однако же на оперативном уровне продолжало действия далеко выходившие за рамки оборонительных задач и не соответствовавшие возможностям войск Красной Армии. Правда, в ряде случаев такие действия имели определенный оператив­но-тактический эффект. Но достигался он ценой огром­ных усилий и потерь. Так, например, в ходе смоленско­го сражения, длившегося около двух месяцев и носившего исключительно ожесточенный характер, ударные груп­пировки противника были сильно измотаны и они выну­ждены были перейти к обороне, что позволило совет­скому командованию выиграть некоторое время для подготовки стратегических резервов и проведения обо­ронительных мероприятий. Результаты были достигнуты значительные. Однако они были адэкватны затраченным усилиям. Разгромить войска фон Бока, как это преду­сматривалось планами советского командования, не удалось. Даже некоторая стабилизация положения, ко­торой удалось добиться войскам Западного фронта на московском направлении, как показали последующие события носила временный, неустойчивый характер и не могла долго сохраняться. И действительно, стоило противнику развязать себе руки на флангах и вновь со­средоточить усилия своих группировок на центральном направлении, как предпринятый ими в начале октября мощный удар привел к прорыву фронта советских войск, их окружению в районе Вязьмы и новой дестабилизации оперативо-стратегической обстановки.

И это не удивительно, ибо длительные бои в районе Смоленска, связанные с большими потерями, не только истощили наступательные возможности советских войск, но и весьма отрицательно сказались на их возможностях вести успешную оборону в последующем. Соотношение сил, которое с самого начала было в пользу против­ника, еще больше изменилось к его выгоде.

Однако при определении степени превосходства од­ной стороны над другой нужно исходить- не только из числового выражения соотносимых сил и средств, но также из их качественных характеристик. Порой качест­во значительно перекрывает количество, а нередко ника­ким количеством нельзя компенсировать недостающее качество. Так, например, практически несоотносимы лук и пулемет — уж слишком они разнятся в качестве: и по скорострельности и по дальнобойности, и по пробивной силе. И уж совершенно невозможно возместить недо­стающее качество количеством в таких показателях, как, скажем, скорость, подвижность, проходимость, манев­ренность. Если в моторе лошадиные силы складывают­ся, и чем больше этих сил, тем выше скорость движения машины, то реальные, а не условные, лошадиные силы ведут себя иначе: сколько не впрягай в повозку лоша­дей, скорость ее движения не превысит максимально возможной скорости движения одиночной лошади.

И вот, если подходить к оценке возможностей сторон с учетом не только количественных, но и качественных показателей тех средств, которыми они располагали, то превосходство немецко-фашистских войск оказывалось еще более существенным. Дело в том, что противник, располагавший большим количеством моторизованных и танковых соединений, значительно превосходил в под­вижности советские войска. Пользуясь этим превосход­ством, противник имел возможность в короткие сроки в нужном ему месте и в нужное время сосредоточивать силы для удара. В то же время советские войска, усту­пая противнику в подвижности, фактически были обре­чены на хроническое запаздывание с осуществлением соответствующего контрманевра. По этой же причине их контрудары не всегда достигали цели: противник успевал сосредоточивать необходимые силы на угрожа­емом направлении и парировать попытки Красной Ар­мии изменить обстановку в свою пользу.

Таким образом, соотношение    боевых возможностей сторон, благодаря качественным различиям их сил и-средств, приобретало значение, отличное от того, кото­рое обычно получается в результате простого соотнесе­ния их арифметических величин. Превосходство против­ника значительно возрастало благодаря более высокой подвижности его войск. Выигрыш в скорости и времени сам по себе уже является большим оперативно-такти­ческим преимуществом. Но в рассматриваемых нами условиях он достигался противником превосходящими силами и поэтому в течение длительного времени являл­ся решающим фактором, обусловливавшим развитие оперативно-стратегической обстановки.

4. Стабилизация не удалась, что же дальше? Значи­тельное общее превосходство противника и особенно на избранных им направлениях ударов в сочетании с край­не неблагоприятным оперативным положением, в кото­ром оказались войска Красной Армии, окончательно утвердило советское Верховное Главнокомандование в решении на переход к стратегической обороне. Однако стабилизировать обстановку, создать устойчивый стра­тегический фронт обороны не удавалось. Тяжелые ус­ловия, в которых развертывались начальные оборони­тельные операции Советских Вооруженных Сил, затруд­няли, а иногда и полностью исключали возможность применения на практике .принципиально правильных по­ложений советской военной теории о создании глубоко эшелонированной и оборудованной в противотанковом и противовоздушном отношении обороны. Частные ре­шения, направленные на латание прорех в обороне войск первого стратегического эшелона, которых становилось все больше, уже не в состоянии были хоть в какой-то мере изменить развитие событий. Полумеры не могли по­править положение. Обстановка требовала кардинально нового и смелого решения, базирующего на принципи­ально иных оперативно-стратегических концепциях. Но такое решение могло быть реализовано только в новых пространственно-временных границах, за пределами уже проигранного пространства, путем создания на заранее рассчитанной глубине нового стратегического фронта обороны в своем тылу. Создание такого фронта в глубине территории страны, вне сферы досягаемости подвиж­ных войск противника, по крайней мере, на время,необ­ходимое для его занятия и оборудования соединениями -стратегического резерва, явилось бы идеальным для тех условий решением и сразу же сняло бы с повестки дня многие другие проблемы. Словом, создавались условия, позволявшие советским войскам высвободиться из «объя­тий» врага, из тех невыгодных условий, в которые они попали еще в самом начале войны. Высвободиться и начать все «заново», в более благоприятных условиях, приобретенных за счет потери некоторой части прост­ранства.Справедливости ради следует, однако, заметить, что попытки создания нового стратегического фронта обо­роны, когда армии прикрытия оказались не в состоянии ликвидировать прорвавшиеся в глубь вражеские войска, была предпринята еще в конце июня. Тогда советское Главное командование решило использовать выдвигае­мые из глубины страны стратегические резервы для раз­вертывания их на рубежах рек Западная Двина и Днепр. Однако крупные подвижные группировки противника опередили советские войска. Затем, по мере развития вражеского наступления, назначались и другие рубежи.Однако создать новый сколько-нибудь устойчивый фронт обороны ни в одном случае не удалось. Причин тому было много. Прежде всего, следует отметить, что хотя советское командование и осознало необходимость создания нового стратегического фронта, на деле оно все-таки не решалось на этот кардинальный шаг, в зна­чительной мере связанный с отводом войск. На психику советских военных руководителей давила крайне тяже­лая обстановка и близость к линии фронта важных по­литико-административных и экономических центров страны.

   Возможно, что именно боязнь потерять слишком большую территорию свела на нет идею создания ново­го стратегического фронта. Мы имеем в виду глубину, на которой выбирались новые рубежи. Ведь создание нового стратегического фронта имело смысл лишь в том случае, если это позволяло быстро и решительно пере­нести основные усилия советских войск из одной сферы, где обстоятельства для них сложились с самого начала войны крайне тяжелые, в новую сферу, где эти обстоя­тельства могли оказаться несравненно более благоприят­ными. Но для этого новый рубеж обороны следовало выбирать на    такой глубине, чтобы исключить выход к нему подвижных войск противника, прежде чем он будет подготовлен к упорной обороне- На самом же деле эти рубежи выбирались на глубине, которая не исключала эту возможность, — всего лишь в 50—70 км от переднего края. Такой, например, была линия обороны по рубежу Осташков — Оленино — Ельня.

   Таким образом, новые рубежи при всем желании не могли быть использованы как стратегические, так как они фактически представляли собой органически состав­ную часть уже существовавшего фронта, и поэтому, вольно или невольно, боевые усилия, подходивших из глубины страны стратегических резервов, сосредоточива­лись на сравнительно небольшой оперативной глубине. Это нередко приводило к преждевременному втягива­нию их в боевые действия, в условиях, когда оборона по новому рубежу еще не была в достаточной мере обо­рудована. Бывали случаи, когда противник, обладавший более высокой подвижностью, упреждал советские ре­зервы в выходе на эти рубежи.

   Не совсем «корректными» оказывались и расчеты на то, что эти рубежи могут быть заняты отходящими войска­ми. «Забывали», что в случае прорыва противника через первую линию советской обороны его танковым и меха­низированным соединениям на преодоление расстояния в 50—70 км требовалось не более 1,5—2 суток. Но этого времени советским войскам было явно недостаточно, чтобы под ударами противника, которому они уступали в подвижности, совершить отход, занять участки обо­роны и, таким образом, приняв группировку, отвечающую замыслу обороны на новом рубеже, изготовиться для отражения вражеского наступления.

   Однако, чтобы создать новый стратегический фронт обороны, одних подходящих из глубины страны резер­вов было недостаточно. Требуемую устойчивость оборо­на приобретает только тогда, когда она занята с необ­ходимой плотностью. Поэтому очень важно было сохра­нить и как можно в более полном составе своевременно отвести на подготавливаемые в тылу рубежи войска первого стратегического эшелона. Таким образом, идея нового решения могла быть реализована одновременно с продолжением усилий по сдерживанию противника на линии боевых действий или же в зоне, непосредственно к ней примыкавшей, хотя бы на время, оперативно достаточное для того, чтобы осуществить отвод главных сил первого стратегического эшелона на тыловые рубе­жи в глубине страны и вместе с тем обеспечить страте­гическим резервам минимально необходимые условия для создания обороны на этих рубежах. Но где было взять столько сил, чтобы их хватило одновременно и для организации нового фронта обороны и для ведения сдерживающих действий? При ограниченности ресурса резервов решение, по всей вероятности, нужно было ис­кать в оптимальном, правильном соотношении сил и средств, выделяемых для организации нового стратеги­ческого фронта обороны и для помощи войскам перво­го стратегического эшелона. А помощь эта была крайне необходима: и для того, чтобы вызволить из беды, спасти войска и боевую технику, которым грозила гибель, и для того, чтобы в какой-то мере придать действовавшим впереди войскам устойчивость, и, таким образом, хоть на короткое время задержать дальнейшее продвижение противника, выиграть время, без чего невозможно было бы осуществить организованный отход войск первого стра­тегического эшелона на вновь создаваемый рубеж обо­роны и собственно создание этого рубежа в глубине страны.

   Однако Советскому командованию, находившемуся под впечатлением от тяжелого положения, в котором оказались войска первого стратегического эшелона, не удалось полностью решить вопрос о наиболее целесо­образном распределении подходивших из глубины стра­ны резервов между этими войсками и вновь создавае­мым фронтом. Большая часть резервов вместо того, чтобы занять неатакованный врагом рубеж обороны в глубине, направлялась для помощи войскам первого стратегического эшелона. Порою соединения стратеги­ческого резерва бросались в бой с ходу, без подготовки, разрозненно, по мере подхода, без должной авиационной, артиллерийской и танковой поддержки. Не объединенные в мощный ударный кулак, они не в
   состоянии были нанести вклинившимся войскам про­тивника сколько-нибудь чувствительных ударов. Напротив, противник получал возможность бить их почастям. Рассекающими ударами противник расчленял советские войска на отдельные, изолированные друг от друга группировки, охватывал их обнажившиеся фланги и затем замыкал за их спиной в глубоком тылу коль­цо окружения.

   Таким образом, стремление спасти уже проигранное сражение приводило к тому, что резервы, призванные хоть в какой-то мере стабилизировать обстановку, са­ми оказывались в таком же тяжелом положении, как и войска первого стратегического эшелона. И на каждом новом рубеже все повторялось сначала…

   Чтобы вырваться из этого заколдованного круга, необходимо было решительно отказаться от неоправ-давших себя способов действий и найти взамен их та­кие, которые могли дать более перспективные возмож­ности для продолжения борьбы. В тех чрезвычайно невыгодных для советских войск условиях оперативно-стратегической обстановки, единственно возможным способом решения этой задачи могли явиться сдержи­вающие действия. Сочетая в себе упорную оборону ру­бежей до того момента, пока эта оборона еще имела оперативный смысл, с отходом, начинавшимся в мо­мент, когда обороняемые рубежи теряли свое значе­ние, эти действия позволяли уводить войска из-под охватывающих ударов противника еще до того как обо­значившаяся угроза окружения могла принять необра­тимый характер. Сдерживающие действия не имели аль­тернативы, особенно в условиях, когда сохранение войск и боевой техники приобретало более высокий опера­тивный смысл, чем удержание еще на некоторое вре­мя того или иного рубежа.

   Именно сдерживающие действия позволяли посто­янно вынуждать противника к ведению фронтальных сражений, не давали ему простора для широких ма­невренных действий с целью обхода флангов и выхода на тылы обороняющихся войск Красной Армии. Этот способ действий позволял более эффективно изматывать силы противника, гасить его наступательный порыв, снижать темпы его продвижения и, таким образом, вы­игрывать время для организации нового стратегического фронта обороны. К этому следует добавить и то, что, ведя   сдерживающие   действия,   сами   войска   первого стратегического эшелона при минимальной помощи ре­зервов, поступавших из глубины страны, получали воз­можность не только вырваться из-под охватывающих ударов врага, но и планомерно, шаг за шагом, по мере отхода в глубь страны приводить себя в порядок и на­ращивать силу сопротивления противнику, что, в ко­нечном счете, должно было привести к новой качест­венной определенности — созданию устойчивого страте­гического фронта.

   Но сдерживающие действия — это все-таки действия вынужденные и связанные с отходом, а потому всег­да — жертва. Жертва малым ради большего, частью ради целого. И теперь вот нужно было жертвовать арь­ергардами, чтобы сохранить главные силы, жертвовать батальонами и полками, чтобы спасти дивизии и кор­пуса. Жертвовать временно областью, краем, чтобы на­всегда сохранить Родину. Но для этого нужно было преодолеть престижные соображения и проявить боль­шую оперативную смелость — поступиться частью тер­ритории. Только так можно было создать новый стра­тегический фронт обороны, при условии, что подходив­шие из глубины страны резервы будут в основной своей массе использоваться для этой цели.

   Однако противнику «жертвовалась» территория,ко­торая, учитывая положение первого стратегического эшелона советских войск и высокую мобильность войск противника, практически уже была проиграна. Именно поэтому советские войска не успевали занять тыловые оборонительные рубежи, а тем более удерживать их сколько-нибудь продолжительное время. Жертвовать тем, что уже проиграно и без того, — это не решение. Поэтому новые оборонительные рубежи, занимавшиеся на сравнительно небольшой оперативной глубине, не сыграли той роли, которую отводило им советское ко­мандование.

   Эти рубежи и занимавшие их резервы с самого на­чала оказывались под воздействием противника — под ударами его авиации и нередко прорывавшихся в глу­бину передовых соединений его подвижных войск. В этих условиях очень трудно было создавать плотную, хорошо оборудованную в инженерном отношении устой­чивую оборону. Обстановка осложнялась еще и тем, что отходившие войска, предназначенные для заполнения «пустот» на новом рубеже, вели за собой против­ника и, не имея возможности высвободиться из его «объятий», вступали на новый рубеж одновременно с противником. Бывало и так, что противник упреждал. В результате этого рубеж терял свое значение еще до того, как его успевали занять и в необходимой мере оборудовать, то есть фактически еще до начала борьбы за него. Роковую роль в этом отношении играло пре­восходство противника в подвижности и господство его в воздухе. Все это еще более усугублялось тем, что при­каз на отход советским войскам давался с большим опозданием, когда осуществить отход как организован­ное действие было уже почти невозможно.

   Только преднамеренно, своевременно и последова­тельно осуществляемый отвод войск первого стратеги­ческого эшелона на тыловые рубежи позволял вырвать­ся из танковых «клещей» противника, навязанных им условий борьбы и перенести центр тяжести борьбы в новую сферу, более благоприятные для советских войск условия. Однако все это было понято слишком поздно и не до конца, когда обстановка еще более осложнилась, а значительная часть стратегических резервов была из­расходована в бесплодных усилиях стабилизировать фронт на линии боевых действий.

   Поначалу Сталин и слышать не хотел ни о каком отходе, без которого невозможны сдерживающие дейст­вия. «Стоять насмерть!» — вот таков был и политичес­кий лозунг и оперативно-стратегическая установка. Но в сложившихся условиях, когда сдерживающие дейст­вия были единственной возможностью выхода из тяже­лого положения, в котором оказались советские войска, этот лозунг-приказ мог иметь полную силу лишь для арьергардов, сил прикрытия, а главные силы должны были иметь возможность уходить из-под охватывающих ударов противника, чтобы избежать окружения и пол­ного уничтожения.

   Приходится, однако, признать, что престижные со­ображения долго довлели над умами советских поли­тических и военных руководителей и в значительной мере предопределяли оперативно-стратегические реше­ния и соответствующие им формы и способы действий Красной Армии. И это понятно: трудно, конечно, было решиться с самого начала на «добровольную» жертву территории вдобавок к той, которая уже была захваче­на противником, если еще до войны советский народ убежденно считал, что «ни одной пяди своей земли не отдадим врагу». Трудно было решиться на отвод войск в глубь страны, если еще задолго до войны были сде­ланы авторитетные заявления: «… Мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей вой­ны».

   В полевом уставе Красной Армии 1939 года говори­лось: «На всякое наступление врага Союз Советских Социалистических Республик ответит сокрушительным ударом всей мощи своих вооруженных сил… Если враг навяжет нам войну, Рабоче-крестьянская Красная Ар­мия будет самой нападающей из всех когда-либо на­падавших армий.»

   Советские Вооруженные силы, верные своей воен­ной доктрине, от начала и до конца пронизанной ду­хом неукротимой активности, действительно, ответили на удар врага своими еще более мощными сокруши­тельными ударами, которые, в конечном счете, приве­ли к полному разгрому гитлеровского вермахта и позорному краху разбойничьего фашистского государст­ва. Но… случилось это несколько по-иному, чем пред­полагалось, — было пролито много крови и понадоби­лось много времени, прежде чем Красной Армии уда­лось необратимо повернуть ход событий в свою пользу и нанести тот сокрушительный удар, о котором гово­рится в Полевом Уставе РККА 1939 года.

   Можно, конечно, теоретизировать, тем более задним числом, что было бы хорошо и какие следовало при­нимать решения, но в то горячее время лета и осени 1941 года, когда проблемы самого различного характе­ра десятками возникали перед советским руководством, найти единственно правильные решения было не так-то просто… Тем более, что в ряде случаев требовалось совместить несовместимое. Конечно, теперь с дистан­ции времени, когда опыт минувшей войны осознан бо­лее или менее полно, можно с большой степенью уве­ренности утверждать, как следовало поступать совет­скому руководству в те или иные периоды войны, в тех или иных ситуациях. Реальная жизнь с ее противоре­чиями, реальная обстановка на фронтах вынуждали подчас делать не то, что теперь —с позиции высочайшей теории и накопленного опыта — считается правильным, хотя и тогда в большинстве случаев понимали что к чему. В одном случае решения оказывались проявле­нием непосредственной реакции на крайне сложную и тяжелую обстановку, в другом — следствием того, что над сознанием высшего руководства довлели соображе­ния престижного порядка.

   Однако, нельзя исключать и того, что на оператив­ные планы советского командования, в частности в той их части, которая касалась сроков удержания тех или иных рубежей, в ряде случаев значительное влияние оказывали не только собственно оперативно-стратеги­ческие соображения, забота о сохранении армии, но и необходимость прикрытия эвакуации производственных мощностей, сырья и других материальных ценностей из западных районов страны на восток. Нужно было каждый  раз   выигрывать  время  для   завершения  эвакуации из того или иного района. Это, естественно, сказы­валось на сроках, в которые осуществлялся отход совет­ских войск, попавших в тяжелое положение, с одного рубежа на другой. И казалось, что многие рубежи, во­преки здравому смыслу, защищались даже тогда, когда в оперативно-тактическом отношении уже давно поте­ряли свое значение. На самом же деле нередко такое положение возникало в силу тяжелой необходимости прикрывать эвакуацию.

   И. В. Сталин, конечно, понимал, что нужно создать новый стратегический фронт обороны, но он понимал и то, как важно выиграть время, чтобы завершить эва­куацию. Без решения этой задачи нельзя было бы ре­шить и все последующие задачи войны, попросту нель­зя было бы вести войну.

   В оперативно-стратегическом плане обстановка требовала стратегического отхода, а в военно-экономиче­ском — удержания важных экономических районов до эвакуации из них промышленного оборудования и сы­рья. Приходилось выбирать между Сциллой и Хариб­дой. Из двух зол — потеря армии или потеря экономиче­ского потенциала — оба были роковыми. Нельзя было терять армию, но нельзя было лишаться и военно-эко­номического потенциала: без армии, разумеется, войну не продолжишь, а без оружия и всего прочего тоже нет армии. Поэтому Сталину особенно не приходилось вы­бирать: нужно было одновременно решать обе задачи, хотя в сложившихся обстоятельствах решение одной из них как бы автоматически исключало возможность ре­шения другой. Однако ценой огромных потерь и неимо­верного напряжения всех материальных и духовных сил советского народа, благодаря его патриотизму и бес­предельной преданности знамени великого Ленина эти задачи все-таки решались и, в конечном счете, были решены как двуединая задача. Перебазирование произ­водительных сил из угрожаемых районов на восток Маршал Советского Союза Г. К. Жуков приравнял по своей значимости к «величайшим битвам второй миро­вой войны». Без выигрыша этой «битвы» мы не сумели бы продолжить войну, а тем более выиграть ее.

   5. Жесткая оборона?.. Учитывая исход предыдущих сражений, Верховное Главнокомандование Красной Ар­мии пришло к выводу, что советские войска в целом не готовы еще для проведения серьезных наступательных операций, и 27 сентября, когда до начала вражеского наступления оставалось всего каких-нибудь 3—5 дней, войскам фронтов было приказано перейти к жесткой обороне и лишь в случае необходимости предпринимать частные наступательные операции для улучшения обо­ронительных позиций.

   Однако переход к жесткой обороне в условиях шат­кого, неустойчивого оперативного положения советских войск был более чем проблематичен, особенно, если учесть, что командование фронтов располагало всего-то тремя днями. Этого времени, естественно, было явно не­достаточно, чтобы создать группировки войск, отвечав­шие сугубо оборонительным задачам. Дело в том, что советские войска до самого начала вражеского насту­пления проводили частные наступательные операции, которые приводили к неоправданным потерям и отвле­кали внимание войск и штабов от организации оборо­ны. Последующий ход событий подтвердил, что дирек­тива Ставки от 27 сентября 1941 года была отдана слишком поздно и поэтому уже не могла оказать ско­лько-нибудь   существенного   влияния   на   организацию обороны. Кроме того, отрицательную роль сыграло » то, что командование Западного и Брянского фронтов поставило армиям, наряду с оборонительными, и насту­пательные задачи. А это привело к тому, что на выпол­нение требований Ставки не хватило ни времени, ни сил, ни средств. В результате, удар врага застал совет­ские войска в группировках, далеко не соответствовав­ших целям обороны.

   Более того, при создании группировок войск совет­ское командование исходило прежде всего из важности районов и операционных направлений, не учитывая, од­нако, намерений и группировок противника. Это обсто­ятельство в условиях, когда противник обладал прево­сходством в подвижности, а тыловые оборонительные рубежи советских войск располагались на сравнитель­но небольшом удалении от переднего края, не позволила командованию Западного фронта уже в ходе развер­нувшегося сражения своевременно определить направ­ления главных ударов противника и принять необхо­димые контрмеры с целью усиления угрожаемых на­правлений. Это, в свою очередь, привело к тому, что удары противника в большинстве случаев пришлись по наиболее слабым участкам обороны и оказались охва­тывающими по отношению к главным группировкам войск Западного фронта. Данное обстоятельство, учи­тывая большое превосходство противника в подвиж­ности, сыграло, пожалуй, решающую роль в неблаго­приятном для войск Красной Армии исходе оборони­тельного сражения — почти с самого его начала и до конца значительная часть войск Западного фронта вы­нуждена была вести боевые действия в крайне тяже­лых условиях окружения.

   Тяжелое положение, в котором оказались советские войска в результате ударов противника, в значительной мере явилось следствием неправильной установки на жесткую оборону. Неправильной, потому что в условиях превосходства противника в боевой мощи и особенно в подвижности жесткость не всегда означает устойчи­вость. Устойчивость обороны в оперативном плане чаще всего достигается за счет гибкости. Главное не дать противнику прорвать оборону. Оборона может проги­баться, но она должна выстоять. А жесткая оборона, при  отсутствии  гибкости,  которая  достигается  сочетанием позиционных форм борьбы с маневренными дей­ствиями, может быть прорвана. Так оно и случилось на деле.

   Поражение советских войск в значительной мере явилось также следствием запаздывания директив Став­ки, которая, видимо, плохо учитывала преимущество противника в подвижности, которое само по себе стоило многих дивизий. Это в плане количественном, а в плане качественном вообще не имело эквивалента. Именно высокая подвижность вражеских войск сделала запоз­далой директиву Ставки на переход к жесткой обороне ж еще более запоздалой директиву на отход к тыловым рубежам — она была отдана лишь после того, как про­тивник на многих направлениях глубоко вклинился в расположение советских войск, расчленив их на отдель­ные группы, когда пути отхода, а на ряде участков и сами тыловые рубежи были заняты противником, когда уйти из под вражеских ударов уже не представлялось возможным: не было ни времени, ни пространства, а выдержать их уже не хватало сил…

   Таким образом, советские войска, не успев перейти к жесткой обороне, были поставлены перед необходимос­тью отхода. Но и здесь они опоздали с его началом… Это свидетельствовало, с одной стороны, о высокой ди­намичности оперативной обстановки, а с другой, — о недостатках в руководстве войсками.

   В неблагоприятном для Красной Армии исходе опе­раций начального периода Великой Отечественной вой­ны, кроме политических и военно-экономических сооб­ражений, отрицательную роль сыграли и собственно оперативно-стратегические просчеты советского Верхов­ного командования. Но считать, что тяжелое положе­ние, в котором оказались советские войска, целиком обусловливалось этими просчетами, было бы неверно. В значительной мере это положение явилось естествен­ным следствием огромного превосходства противника в мобильности на поле боя и его почти безраздельного господства в воздухе.

   Однако, справедливости ради, следует заметить, что если советскому командованию во многом не удавалось делать то, что было наиболее целесообразным в сло­жившихся тогда обстоятельствах, то это не значит, что все проходило так, как запланировало немецко-фашистское командование. В первую очередь об этом свидетель­ствуют огромные потери, цена, которую фашистам при­шлось заплатить за свои победы. Уже к концу августа потери только сухопутных войск вермахта составляли около 410 тысяч человек, а половины своих танков и около 1300 самолетов немцы недосчитывались уже к середине июля 1941 года.

   Несмотря на все ошибки советского руководства и неудачи, постигшие Красную Армию, необходимо со всей определенностью подчеркнуть: события первых не­дель войны показали, что немецко-фашистское коман­дование явно преувеличило возможности своих воору­женных сил и серьезно просчиталось в оценке прочности Советского государства, сил и возможностей Красной Армии. Оно явно недооценивало морально-политическую стойкость советского народа и способность нашей стра­ны в короткий срок мобилизовать и развернуть большие по численности стратегические резервы и ввести их в сражения на решающих направлениях.

   Красная Армия своим героическим сопротивлением еще раз подтвердила старую истину: армия, которая не признала своего поражения, еще не побеждена. Ни ог­ромные потери, ни танковые клинья фашистов, разру­бавшие группировки войск фронтов на части и вонзав­шие свои острия в самое сердце этих группировок, ни кровопролитные бои в тяжелейших условиях окруже­ния — ничто не могло сокрушить волю советских вои­нов к продолжению борьбы. Осознанность цели и не­преоборимая воля к победе, стойкость духа и верность знамени Великого Октября — все это придавало силы советским воинам в их неравной борьбе против немец­ко-фашистских захватчиков.

   Массовый героизм советских войск, их упорство и величайший патриотизм в конечном счете явились тем фактором, который позволил последовательно, шаг за шагом срывать оперативные, а затем и стратегические планы фашистского командования. Первым серьезным и невольным признанием провала намеченных ранее планов явилось подписание Гитлером 30 июля 1941 года впервые после начала второй мировой войны приказа о переходе группы армий «Центр» к обороне: так вели­ки были потери немецко-фашистских войск, что продол­жение наступления без восполнения этих потерь грозило катастрофой. В конце июля Гитлер понял, что его меч­ты 15 августа занять Москву, а 1 октября закончить войну с СССР оказались несбыточными.

   Да, многое из того, что планировало гитлеровское командование, было сорвано упорным сопротивлением Красной Армии, которой в ходе ожесточенных сраже­ний, протекавших в крайне неблагоприятных для нее условиях, удалось решить ряд важных оперативно-стра­тегических задач, что позволило в какой-то мере са­мортизировать удары противника и локализовать их возможные последствия. Однако, Красная Армия мог­ла решить эти же задачи гораздо раньше и с меньши­ми потерями, если бы» величию духа советского солда­та соответствовал уровень оперативного и стратегичес­кого руководства вооруженными силами. К сожалению, этот уровень, как мы уже видели, в начале войны был еще недостаточно высок. Об этом свидетельствуют ошиб­ки, допущенные в первом периоде войны, ошибки, ко­торые имели далеко идущие последствия. Это признал и сам Сталин в своем выступлении на приеме в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 го­да: «У нашего правительства было немало ошибок, бы­ли у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах,  когда  наша  армия  отступала…»

   Именно поэтому, в силу допущенных еще в самом начале войны ошибок, советским войскам не удалось локализовать последствия вражеского нападения и оста­новить его наступление в приграничных районах. Не удалось, потому что не была решена проблема создания нового стратегического фронта обороны. А эта проб­лема, в свою очередь, не была решена, потому что вой­скам Красной Армии так и не удалось вырваться из «объятий» врага, а подходившие из глубины страны ре­зервы вольно или невольно использовались там, где гре­мели сражения и советским войскам первого стратеги­ческого эшелона уже не хватало собственных сил, чтобы сдерживать вражеское наступление.

   И все-таки наступление врага было остановлено. Случилось это уже, когда враг вышел на самые ближ­ние подступы к Москве. Эта задача была решена не путем организованного отвода войск первого стратеги­ческого эшелона на заранее и оперативно точно рассчи­танную глубину, на заблаговременно подготовленные и занятые стратегическими резервами рубежи, не путем преднамеренной уступки противнику части территории в обмен на время, в котором так нуждалась Красная Армия для завершения развертывания всех своих сил, а путем постепенной стабилизации обстановки в ходе ожесточенных сражений. Ценой неимоверных, героичес­ких усилий и огромых потерь Красной Армии удалось, в свою очередь, настолько обескровить врага, что гго ударные группировки начисто лишились возможности продолжать наступление.

   Как видим, важнейшая стратегическая задача была решена с большим опозданием и на значительном уда­лении от государственной границы. Устойчивый стра­тегический фронт сформировался на линии боевых дей­ствий и обозначился лишь на заключительном этапе •оборонительного сражения под Москвой, а также в ре­зультате контрударов Красной Армии под Ростовом и Тихвином — то есть на значительно большей глубине, чем это могло бы произойти, если бы советское коман­дование своевременно решилось на отвод войск Крае­вой Армии с рубежей, оборона которых уже лишилась всякого смысла, на рубежи в тылу, где можно было создать достаточно устойчивую оборону.

   Да, за стабилизацию фронта пришлось заплатить гораздо большую цену, чем та, которую пришлось бы платить в самом начале войны, если бы сразу была по­нята необходимость организации нового стратегичес­кого фронта обороны в глубине страны. За гораздо меньшее пространство, чем было отдано противнику, можно было бы выиграть нужное время, и с гораздо меньшими потерями. Выиграть время и получить новый стабильный стратегический фронт обороны. Но это слу­чилось значительно позднее — в конце ноября — начале декабря. А пока на дворе был сентябрь, конец сентяб­ря…

   6. Решение. Все описанные события происходили в пространстве, далеко выходившем за пределы полосы действий 50-ой кавалерийской дивизии, но оказывали решающее воздействие на формирование обстановки, в которой ей приходилось действовать. Общая оператив­ная обстановка была данностью для дивизии, как бушу­ющее море для корабля. И дивизию, словно корабль на волнах, мотало из стороны в сторону. Ее действия и положение во многом определялись не зависящими от нее самой условиями. Но то, что дивизия, несмотря на вы­павшие на ее долю суровые испытания, еще существо­вала и вела боевые действия как организованная боевая сила, было заслугой ее личного состава и ее командира. Дивизия оказалась «непотопляемой» во многом благо­даря искусному руководству. Она еще держалась «на­плаву», потому что личный состав ее во главе с И. А. Плиевым, проникнутый чувством долга и величайшей ответственности, делал все, чтобы сдержать натиск вра­га и преградить ему путь к родной Москве….Вот уже четверо суток дивизия держала оборону в районе ст. Жарковский, прикрывая стык 29-й и 30-й армий. Четверо суток дивизия отражала многочислен­ные атаки гитлеровцев, стремившихся охватить ее флан­ги, а затем и уничтожить ее. И каждый раз кубанцы под непосредственным руководством генерала И. А. Плиева парировали удары противника, дерзкими контратаками срывали его планы.Дивизия фактически была предоставлена самой себе. Наедине с собственной судьбой, она должна была про­тивостоять превосходящим силам врага. Однако для соединения, понесшего большие потери и не имевшего достаточных сил для обеспечения уязвимых флангов, это была непосильная задача. Слишком мало было у легкой кавалерийской дивизии и средств поражения, что­бы решить столь тяжелую задачу.

      …Склонившись над картой, Плиев долго изучал обстановку. Карт-бланш, полученный им от командую­щего группой («Так что, Исса Александрович, рассчи­тывайте на собственные силы…»), кроме более высокой ответственности ничего ему не давал. Свобода действий в условиях острого недостатка сил, подавляющего пре­восходства противника и весьма невыгодного оператив­но-тактического положения своих войск не имела реаль­ного содержания, ибо свобода действий обусловливается не только осознанием военачальником своих возмож­ностей, но и наличием известного минимума сил и средств, без которых и осозновать-то нечего. Более того, в сложившихся тяжелых условиях командир дивизии фактически был лишен не только свободы выбора, но и выбора, вообще.

      «Рассчитывайте на  собственные силы…» А что это такое — «собственные силы», если их осталось так мало? Удерживать позиции сколько-нибудь длительное время, они уже не могли — позиционная оборона в тех условиях и в масштабе дивизии из-за недостатка сил и отсутствия обеспеченных флангов была бы равнозначна самоубий­ству. Это привело бы к окружению уже не только от­дельных эскадронов и полков, а всей дивизии в целом,. Оставалось одно единственное решение, и Плиев принял его: подвижной обороной на последовательно занимае­мых выгодных рубежах изматывать противника и на­сколько это будет возможным задержать его продвиже­ние на восток.

      Могут спросить: а в чем тут заслуга Плиева как военачальника, если у него не было выбора и он напра­вил усилия своей дивизии на использование одной един­ственной возможности? Прежде всего в том, что он Ёрндсд, нашел эту единственную возможность. Потому что сделать это в условиях, когда положение кажется безвыходным, не так-то просто. Кроме того, следует иметь в виду и то, что даже тогда, когда, казалось бы, нет альтернативы, хороший военачальник в состоянии либо замедлить наступление нежелаемых явлений, либо ускорить приближение желаемых. В маневренной оборо­не Плиев сумел соединить оба «либо». Правильно опре­делив цели действий и способы их достижения, он доби­вался, с одной стороны, снижения темпов продвижения противника, а с другой, — обеспечивал своей дивизии условия для соединения ее с другими силами армии и последующего выхода из окружения. Правда, был еще один вариант действий — это драться до конца на зани­маемом рубеже в условиях окружения. Но рассматривать его как возможность нельзя, ибо возможность на войне это получение условий Для продолжения борьбы. Здесь же дивизия обрекалась на полное уничтожение без какой-либо существенной оперативной или даже тактической пользы.

      Таким образом, хотя решение — это всегда выбор, а выбора у Плиева действительно не было, тем не менее Плиев принял решение, которое потребовало большого мужества и огромного чувства ответствен­ности. Не всякий, оказавшись в его положении, решился бы на отход — ведь позади была столица. Гораздо про­ще было бы  остаться на   занимаемом   рубеже и здесь «лечь костьми». Никто бы, по крайней мере, не упрекнул в трусости, в отсутствии стойкости: ведь «мертвые сраму не имут». Однако от командира крупного соединения требуется мужество иного качества, чем простое през­рение к смерти. Задача командира не в том, чтобы себе и своим подчиненным обеспечить условия для «краси­вой» смерти, героически погибнуть и уйти в бессмертие. Нет. Его задача — привести свои полки к победе.

      Принятое решение, хотя оно и было единственно целесообразным в тех условиях, тяжелым грузом легло на плечи Плиева. Отступали целые армии, а не только одна его дивизия. Но у Плиева настолько было велико чувство личной ответственности за исход завязавшего­ся сражения и судьбу столицы, что оно не могло раство­риться в общей трагедии или же прикрыться чужой, более высокой ответственностью.

      Плиев, как командир дивизии, отвечал, в первую голову, за свою дивизию и ее действия. Но дивизия не была самодовлеющей единицей. Более того, она являла собой одно из звеньев, хоть и разорванной врагом, но все же единой оперативной цепи — советской обороны. Приняв решение на отход, Плиев вместе с тем все вре­мя думал о том, чтобы дивизия не оказалась в положе­нии окончательно потерянного для общей цепи звена, он стремился к тому, чтобы усилия дивизии, хотя они и были направлены на осуществление организованного отхода, и по времени и по месту согласовывались бы с усилиями более высоких инстанций, соответствовали бы замыслам оперативного командования, а главное он заботился о том, чтобы своевременно выйти на рубеж, где дивизия могла бы слить свои усилия с усилиями других соединений фронта, на рубеж, дальше которого пропускать противника было бы гибельно.

      Таким образом, задача состояла в том, чтобы не только сдерживать противника и организованно от­ходить, но и в том, чтобы сохранить дивизию как боевую единицу. Позади была Москва, и ее нужно было отсто­ять во что бы то ни стало. Но «во что бы то ни стало» не означало для Плиева — «ценой гибели дивизии». На­против, условием успешного решения задачи он считал сохранение сил дивизии для решающего сражения. Соб­ственно, ту меру ответственности, которая возлагалась на Плиева за оборону подступов к столице, он мог нести постольку, поскольку он оставался командиром действущего соединения. Не будь у него дивизии, не было бы и ответственности. Значит, чтобы и дальше нести ее и оправдать оказанное ему доверие, Плиев должен был сохранить дивизию как реальную боевую силу, не дать противнику разгромить ее одним ударом.

      Плиев понимал, что задача перекрыть противнику подступы к Москве решается общими усилиями на вы­соком оперативном и даже стратегическом уровне. И все-таки бремя личной ответственности давило его. Од­нако он не побоялся и принял решение, которое ему под­сказывали совесть гражданина, убежденность ком­муниста, разум военачальника. Плиев, как военачальник, проявил себя не только тем, что не испугался ответствен­ности за последующие действия дивизии, но и своим умением правильно определять способы действий, соот­ветствующие принятому решению и обеспечивающие наибольший боевой эффект в   создавшейся обстановке.

      Плиев не собирался на своих плечах вести против­ника к столице. Поэтому принятое им решение не было однозначным, а имело глубокий смысл. Ставя частям дивизии задачу на подвижную оборону, равнозначную отходу, Плиев исходил из более благоприятных перспек­тив, которые могли возникнуть в результате выхода из-под охватывающих ударов противника и изматывания его сил на последовательно занимаемых выгодных рубе­жах.

      И, наконец, отмечая положительные стороны приня­того Плиевым решения, следует указать на его своевре­менность. Стоило чуть запоздать с его принятием, как правильное в принципе решение потеряло бы и смысл и силу, ибо дивизия лишалась и тех немногих шансов, которыми она располагала для осуществления отхода. Отдельные подразделения уже вынуждены были вести бои в окружении. Такая перспектива ожидала и дивизию, если бы она промедлила с началом отхода. О том, что решение Плиева было своевременным и правильным свидетельствовал и приказ, полученный им свыше: ди­визии во избежание окружения и полного разгрома ста­вилась задача на отход. Этот приказ санкционировал то, что Плиев начал осуществлять еще до его получения. Это вселило в Плиева еще большую уверенность в пра­вильность принятого им решения и придало силы для его реализации. Однако Плиев не мог не заметить, как запоздал этот приказ. Если бы он дожидался его, те дивизия теперь вела бы неравный бой в условиях пол­ного окружения. И он на личном опыте еще раз убедил­ся, какой сокровищницей мудрости являются народные пословицы: «На бога надейся, а сам не плошай», «Нельзя держаться устава, как слепой стены» и т. д. Да, нельзя ждать указаний сверху, особенно в условиях, когда счет времени ведется на часы и даже минуты. Нужно думать собственной головой, чтобы своевременно принимать решения, соответствующие обстановке. Динамичная об­становка требует не бездумных, механических исполни­телей, а инициативных, решительных командиров, спо­собных к самостоятельным действиям.

      С этими мыслями, придавшими еще больший заряд энергии и уверенности в свои силы, Плиев продолжал руководить частями дивизии, которые в тяжелейших условиях обстановки, под ударами превосходящих сил противника самоотверженно пытались реализовать на поле боя замысел командира дивизии.

      7. Отход и выход из окружения. Отход осуществлялся последовательно, перекатами от одного выгодного рубе­жа к другому. Но противнику иногда удавалось захва­тить в кольцо то одну, то другую часть боевого порядка дивизии, и тогда борьба принимала наиболее ожесточен­ные формы. Но смелость, дерзость и искусный маневр помогали казакам, использовавшим глухие лесные мас­сивы, вырываться из окружения и целыми частями вновь вставать на путях вражеского наступления.

      Отходя, части 50-й   кавалерийской дивизии   неодно­кратно контратаковали противника, нанося ему большие потери. В критические минуты генерал Плиев бросал в бой свой резерв. При этом он не раз лично возглавлял контратакующие подразделения, находясь в самой гуще боя. Обстановка вынуждала к этому. Таковы были осо­бенности управления    войсками в условиях, когда про­тивник охватывал   дивизию с флангов и тыла,  пытаясь заключить ее в кольцо окружения. В подобной сложной обстановке пример мужества, подаваемый командиром, действует на личный состав куда более эффективно, чем самый категоричный приказ, и Плиев, зная это, каждый раз  оказывался  там,  где  исход  боя  решали  стойкость и мужество бойцов.

      Обороняемые рубежи удерживались до самой послед­ней возможности. Они оставлялись только тогда, когда противник, глубоко охватив фланги, угрожал замкнуть кольцо окружения вокруг дивизии. Маневренная оборо­на, которую вели части дивизии, помогала им выигры­вать время и по мере возможности сохранять силы. В то же время противник то и дело вынуждался к развер­тыванию боевых порядков и организации боя фактически заново перед каждым новым рубежом, занятым кава­лерийской дивизией. Это не только изматывало против­ника, но, что главное, резко снижало темпы его продви­жения на восток.

      За все время противнику так и не удалось навязать дивизии Плиева бой в невыгодных для нее условиях, с тем, чтобы одним ударом покончить с ней. После четырех­дневных боев в долине реки Межа 50-я кавалерийская дивизия, имея в своем составе вместе с тылами всего лишь 354 человека и 765 лошадей, отошла к большаку Оленино — Белый и здесь еще четверо суток, до подхода пехоты, отражала попытки противника обойти правый фланг армии.

      Применяя подвижную оборону, дивизия сумела избе­жать полного окружения и выйти из боя. Сдав участок обороны 243-й стрелковой дивизии, части Плиева сое­динились с 53-й кавалерийской дивизией и совместно с ней направились к станции Осуга, куда группа генерала Л. М. Доватора выводилась в резерв фронта для доу­комплектования. Однако в результате удара противника в направлении города Белый и далее на Ржев кавале­рийская группа Доватора оказалась в окружении. Теперь было уже не до укомплектования. Крупные силы мото­механизированных войск противника, захватив Сычевку, отрезали ей пути отхода на восток. Сложилась весьма тяжелая обстановка. Однако в эти дни Плиев и его ка­заки думали не о себе, не о том, что станет с ними в окру­жении… Они думали о Москве: противник, обойдя кава­лерийскую группу и другие войска Западного фронта и не имея перед собой значительных сил советских войск, уст­ремился к советской столице. Поэтому все думы Плиева и его подчиненных были о том, чтобы как можно быстрее вырваться из вражеского кольца и вновь встать стеной перед врагом.

      …Много тяжелого пришлось вынести на своих плечах казакам Плиева. Но теперь наступили, пожалуй, самые тяжелые, критические дни. До этого, в июле и августе, было тоже нелегко, но тогда они были нацелены на активные, решительные действия. Совершив дерзкий рейд по тылам противника, они приобрели боевой опыт и уверенность в собственные силы. В сентябре и начале октября, ведя оборону в долине реки Межа они выдер­жали экзамен на стойкость, на умение осуществлять гибкий маневр. Теперь же дивизии, обойденной против­ником, предстояло решать в чрезвычайно сложных ус­ловиях не очень-то благодарную задачу: отступая по тылам противника, вырваться из окружения. Хотя в тех условиях успешное решение этой задачи значило немало, казаки, однако, не испытывали особой радости: во-пер­вых, не так-то просто было решить эту задачу, а, во-вто­рых, отступление на восток никому не прибавляло славы. Из-за этого казаки перестали по достоинству оценивать и те успехи, что были добыты в предыдущих боях. Им казалось, что все это позади и теперь не имеет уже ника­кого значения. Над их сознанием довлел факт отступ­ления и близость фашистов к родной столице.

      Но если рядовые казаки не видели ничего кроме отступления, то Плиев хорошо понимал значение и рей­довых, и оборонительных действий. Значение этих дейс­твий, которые явились составной частью оперативных планов советского командования и органически слились с общими усилиями войск Западного фронта, нельзя было переоценить. Уже никому и никак невозможно было перечеркнуть то главное, что было сделано совет­скими войсками, — пусть ценой неимоверных усилий, пусть ценой огромных жертв! А главное заключалось в том, что советским войскам, несмотря ни на что, все-таки удалось выиграть время.

      Время — это оперативный фактор огромного значе­ния. Фактор уникальный, не имеющий эквивалента. Плиев не раз имел возможность убедиться в этом. Но казаки!.. Время, как говорится, в руки не возьмешь, не пощупаешь его. Казаки все мерили на километры и су­дили об обстановке и успехах по тому, в какую сторону они в данный момент держали путь. А шагали они теперь лицом к востоку, пробиваясь из окружения.

      Но если казаки обманывались в своих оценках, то фашистские   генералы,   уже спустя многие годы после войны, назвали июль 1941 года месяцем обманутых ожи­даний, успехов, не ставших победой. Такими были и ав­густ, и сентябрь. Это значит, что немецкое наступление на Москву по намеченным срокам было сорвано уже в ходе смоленского сражения. «Блицкриг» не состоялся. Однако, чтобы сорвать наступление противника на Мос­кву не только по срокам, намеченными немецко-фашист­ским командованием, ной как стратегическую цель врага вообще, нужно было максимально эффективно исполь­зовать выигранное время. А для этого советским войс­кам, оказавшимся в тылу противника, необходимо было как можно скорее прорваться из расположения против­ника и, обернувшись лицом на запад, вновь встать на его пути.

      А пока нужно было рваться… на восток. Не имея связи с фронтом, но располагая данными разведки о том, что пути движения в районе Осуги, Сычевки перехваче­ны противником, командующий кавалерийской группой генерал-майор Л. М. Доватор принял решение проры­ваться из окружения в направлении Волоколамска. Ис­пользуя лесные массивы, дивизия под командованием И. А. Плиева, несмотря на удары авиации противника, возобновила движение и во второй половине дня 9 ок­тября сосредоточилась в Медведовском лесу. В после­дующие дни, уходя из-под охватывающих ударов против­ника и меняя направления движения, части дивизии: настойчиво продвигались на восток.

      В ночь на 11 октября 50-я кавалерийская дивизия подошла к большаку и несмотря на то, что по нему почти непрерывным потоком двигались вражеские колонны, Плиев уловил момент и бросил через него свой авангард, а затем и главные силы. Но вот появились новые колон­ны гитлеровцев, а по эту сторону большака оставались еще эскадроны арьергардного полка. Медлить было нельзя, нужны были решительные действия, иначе про­тивник надолго мог задержать конницу, а до рассвета оставалось совсем немного. И Плиев, остававшийся с арьергардом, принимает решение: огнем по фарам авто­машин ослепить врага и, используя его замешательство, оставшимися силами перескочить большак. Тут же пос­ледовала четкая, резкая команда. Подразделения одно­временно открыли огонь, и большак растаял во тьме. Под носом у растерявшегося противника эскадроны, повзводно, един за другим промчались через дорогу и, ук­рывшись в лесу, присоединились к главным силам диви­зии.

      После этого дивизия, совершив в составе кавалерий­ской группы форсированный переход по бездорожью, через леса и болота, вышла в район станции Княжьи Горы. Но противник, обладавший более высокой по­движностью, упредил конницу и вновь перехватил пути ее отхода. Пришлось опять пробиваться через располо­жение противника. Опрокидывая заслоны гитлеровцев, занимавших в основном узлы дорог, части Плиева, используя глухие проселочные дороги, упорно продви­гались на восток на соединение с главными силами 16-й армии. И вот, наконец, вечером 13 октября, пройдя за два дня свыше 100 километров, измученные, несколько суток подряд не спавшие и недоедавшие люди, на ото­щавших лошадях пробились через боевые порядки вра­жеских войск и сосредоточились в лесах восточнее Во­локоламска.

      Продолжение следует…

      А. Г. Гучмазов

      Генерал армии И. А. Плиев

      Издательство «Ирыстон» Цхинвал 1984