70-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ. ГУЧМАЗОВ А. Г. «ГЕНЕРАЛ АРМИИ И. А. ПЛИЕВ»

Глава третья

ОБОРОНА

1. Организация обороны.

После выхода из окружения кавалерийская группа генерал-майора Л. М. Доватора была подчинена командующему 16-й армией генерал-лейтенанту К. К. Рокоссовскому, от которого тут же по­лучила задачу — занять оборону по реке Ламе. Ни о каком отдыхе, несмотря на огромную боевую нагрузку и понесенные кавгруппой потери, как понял Плиев, не могло быть и речи — обстановка была чрезвычайно тя­желой: фронт, прикрывавший кратчайшие пути к Москве с запада и юго-запада, был прорван на всю оперативную глубину; значительная часть войск, оказавшись в окру­жении, лишилась возможности отойти на Можайскую линию обороны; направление на Москву оказалось слабо прикрытым.  Поэтому все войска, сумевшие прорвать­ся из окружения, тут же получали боевые задачи на об­орну отдельных участков на Можайской линии обороны нужно было во что бы то ни стало задержать против­ника и этим обеспечить время для сосредоточения и развертывания войск, подходивших из глубины страны и других участков фронта.

Решать эту задачу нужно было любой ценой и не­медленно, тем более, что и немецкое командование очень спешило. Оно стремилось максимально использовать достигнутый успех, развить его, не дав советским войс­кам времени для организации обороны на новом рубе­же. Считая, что советские войска, действовавшие перед группой армий «Центр», уже разгромлены и что совет­ское командование не располагает резервами, немецкое командование поставило группе армий «Центр» задачу: одновременно с ликвидацией войск Красной Армий, окруженных у Вязьмы и Брянска, продолжать наступ­ление с целью окружения Москвы. Это привело к тому, что советские войска, выходившие на Можайскую ли­нию обороны, занимали свои участки под ударами про­тивника, части которого атаковали их с ходу, по мере подхода.

И. А. Плиев, заместивший на время Л. М. Доватора, убывшего в командировку в Москву, оценивая сложив­шуюся обстановку, еще раз перечитал полученное на рассвете 15 октября из штаба армии боевое распоря­жение. В нем приказывалось: «… 4. Кавалерийской груп­пе Доватора (50 и 53 кд) занять и упорно оборонять полосу, имея передний край по восточному берегу р. Ла­ма на участке Жохово, Курьяново, Глазково. Основную группировку конницы иметь за своим левым флангом.

Задача — организованной системой огня и активными действиями конницы не допустить проникновения про­тивника к востоку от р. Лама.

Штаб группы расположить в Теряевой Слободе.

Разграничительная линия — слева Клин, Тарасово, Теряево  Слобода,  Глазково,  Котляково, Макарове».

Таким образом, кавалерийской группе предстояло обороняться на правом фланге армии, в полосе от Волж­ского водохранилища до Яропольца, на участке, совер­шенно никем не прикрытом. Это была очень сложная задача: в тяжелейших условиях обстановки, не распо­лагая временем, под ударами вражеских войск занять, а затем и строить оборону на широком, более чем 30-километровом фронте при остром недостатке сил и средств.

Дивизии к этому времени насчитывали в своем составе не более 1000 сабель каждая — потери, которые несли части в ходе боев, восполнялись весьма нерегулярно, от случая к случаю. Кроме того, часть эскадронов, дейст­вовавших в тылу противника, еще не успела возвра­титься — так быстро линия фронта продвинулась на восток. Большие потери имелись и в конском составе. Оставшаяся ее часть была сильно изнурена. Все это требовало времени для приведения дивизий в порядок. Однако нужно было выполнять боевую задачу.

Уясняя ее, Плиев обратил внимание на способ ее выполнения: «организованной системой огня и активны­ми действиями конницы». «Значит, упорную оборону по­зиций на важнейших участках следует сочетать с манев­ренными действиями на угрожаемых направлениях — это был первый вывод, который сделал для себя Плиев, принимая решение на организацию обороны. Такая ор­ганизация обороны диктовалась, с одной стороны, не­достатком сил и средств в армии, а с другой, — необхо­димостью противодействия противнику на широком фронте: огромные участки на Можайской линии обороны не были заняты войсками и на ней зияли огромные бреши. Закрыть их, хотя бы временно, могли только силы, способные к быстрому и гибкому маневру. Такой силой была кавалерийская группа. В этой связи особый смысл приобретало требование боевого распоряжения: «Основную группировку конницы иметь за своим левым флангом». «Значит, — подумал Плиев, — ближе к цент­ру оперативного построения армии. Следовательно, ко­мандующий армией при необходимости может исполь­зовать нашу группу и за пределами полосы ее обороны». Это был второй вывод, к которому пришел Плиев и который вынуждал его при организации обороны мак­симально исходить из интересов армии в целом, которая нуждалась в силе, способной к широкому маневру на любое угрожаемое направление.

Действительно, командующий армией генерал-лей­тенант К. К. Рокоссовский в своих оперативных расче­тах очень надеялся на кавалерийскую группу. В своей оценке боевых возможностей группы, правда, сильно поредевшей в предшествующих боях, командарм ис­ходил прежде всего из того, что бойцы обеих дивизий неоднократно   участвовали в  боях  и   приобрели  необходимый боевой опыт, изучили сильные и слабые сто­роны противника. Испытанные в боях и сильные духом, они должны были составить костяк обороны армии. Осо­бенно ценным качеством в сложившихся условиях ко­мандарм считал высокую подвижность группы, позво­лявшую использовать ее для маневра на угрожаемые направления, конечно, с соответствующими средствами усиления, без которых конница не могла бы бороться с танками противника. Несмотря на то, что группе пред­стояло решать сложную задачу — ограниченными си­лами вести оборону на широком фронте, — командарм не сомневался, что она будет выполнена с умом.

…16 октября обе кавалерийские дивизии выступили в район обороны. Лошадей, не имевших зимней ковки и с большим трудом передвигавшихся по обледенелому грунту, вели на поводу, орудия же тащили на руках. Однако все трудности были преодолены и к исходу дня кавгруппа вышла в назначенный ей район. Не имея сил и средств, чтобы на всем фронте прочно прикрыть ру­бежи обороны, части 50-й и 53-й кавалерийских дивизий заняли оборону отдельными узлами сопротивления, пе­рехватывая дороги и вероятные направления атаки тан­ков противника. При этом в каждой дивизии для контр­атак и ведения разведки было выведено в резерв по одному полку. Хотя оборона и занималась на заранее под­готовленном рубеже, так называемой Можайской линии, тем не менее объем работ по ее организации был огро­мен. Дело в том, что некоторым частям вместо укреплен­ных позиций пришлось садиться на участки с колышка­ми, обозначавшими эти позиции: это все, что успели сде­лать строители. Но и там, где частям достались участки с заранее подготовленными в инженерном отношении позициями, работы по их дооборудованию предстояло еще немало.

Организация обороны — дело сложное. Это не меха­нические действия, направленные на вывод войск и за­нятие ими позиций, пусть даже заранее подготовленных. Заранее подготовленные позиции в какой-то мере об­легчают задачу, но не решают ее до конца. Те, кто за­ранее готовили рубежи, не могли, конечно, учесть всех особенностей обстановки, которая могла сложиться с подходом противника к этому рубежу, и такой конкрет­ной задачи, которую получила дивизия Плиева. Для ее решения нужно было определить возможные направле­ния ударов противника, отрывать новые траншеи, до­оборудовать старые, усилить заграждения… Заранее подготовленный рубеж, как не раз потом убеждался Пли-ев, — это еще не оборона. Оборона начинается не с тран­шеи, а с замысла ее, который определяет начертание и отдельно взятых траншей, и их совокупности, представ­ляющей собой позицию, и всей системы обороны в це­лом. Траншеи, позиции и полосы — это всего лишь ске­лет системы, которая называется обороной. Мускулами этой системы являются занимающие ее войска, а вот силой, приводящей всю эту систему в действие, являет­ся воля военачальника. Но чтобы создать эту систему и заставить ее действовать по определенной программе, нужен прежде всего замысел. Замысел, который заклю­чает в себе и цель действий и способы действий.

Словом, траншея — еще не оборона. Оборона начи­нает существовать лишь после того, как она организу­ется, занимается и оборудуется в соответствии с замыс­лом военачальника. С замыслом, учитывающим конк­ретную обстановку, наиболее вероятные направления ударов противника, предусматривающим возможный маневр обороняющихся войск, направления их контр­атак и т. д. Генерал Плиев, в силу сложившихся обсто­ятельств, а главным образом из-за недостатка времени, вынужден был приспосабливать зревший в нем замы­сел обороны к уже существующей системе траншей и ходов сообщения. Это не было решением в полном смыс­ле, а было лишь выходом из положения. Но другого тогда, в условиях острого дефицита времени, не было дано — нужно было максимально использовать те обо­ронительные сооружения, которые уже существовали. Тем более, что одновременно с организацией обороны Плиеву приходилось руководить боевыми действиями группы, отражавшими ожесточенные атаки превосхо­дящих сил противника. И если противнику не удалось преодолеть оборону кавгруппы, то в этом немалая зас­луга принадлежит лично Плиеву, который, умело манев­рируя силами и средствами, своевременно усиливал уг­рожаемые направления и участки. Сочетание упорства в обороне занимаемых позиций с искусным и смелым маневром в какой-то мере позволило Плиеву компен­сировать недостаток сил и средств и, таким образом, в решающие моменты боя на угрожаемых направлениях противопоставлять врагу силы, преодолеть сопротивле­ние которых было не так-то просто.

Но противодействие противнику не ограничивалось упорным удержанием занимаемых позиций. Несмотря на недостаток сил и средств, советское командование стремилось использовать любую возможность, чтобы самим нанести удары по врагу. Так, еще 16 октября, в день, когда многим казалось, что фронт прорван и уже ничто не в силах остановить победную поступь фашистских полчищ,-в этот день советские конники нашли в себе силы не только занять оборону на обширном фронте, но и нанести чувствительный удар по против­нику. Сводная группа, состоявшая из казаков и 21-й танковой бригады, поддержанная авиацией, под руко­водством Плиева нанесла сильный удар по танковой группировке противника в Тургиново. В ночь на 25 ок­тября Плиев организовал налет на вражеский гарнизон в Лотошино, в результате которого гитлеровцы вынуж­дены были покинуть населенный пункт. В обоих слу­чаях противнику были нанесены значительные потери. Эти и другие удары, наносившиеся частям кавгруп-пы по противнику, преследовали еще одну, очень важ­ную цель — оказать помощь выходившим из окружения частям Красной Армии. Встречными ударами полки 50-й и 53-й кавалерийских дивизий создавали в боевых порядках противника «ворота», через которые части советских войск, оказавшиеся в окружении, получали возможность прорываться на восток.

Солдаты, вышедшие из вяземского кольца, тут же занимали оборону под Волоколамском, пополняя собой ряды защитников Москвы. Именно эти испытанные, в суровых боях и крепкие духом солдаты вновь станови­лись на пути врага и, как показали последующие го-бытия, сумели остановить его наступление. Плиев, оце­нивая сложившуюся к середине октября обстановку, с удовлетворением и чувством исполненного долга отме­тил про себя, насколько правильным и своевременным было его решение на отход. Он был доволен соответство­вавшими его решению энергичными действиями под­чиненных ему частей, которые не позволили врагу зах­ватить дивизию в плотное кольцо окружения. Был доволен тем, что дивизии удалось вырваться из вражеского тыла и своевременно занять оборонительные по­зиции на одном из важнейших направлений советско-германского фронта.

…26 октября, отразив в течение предшествующих де­сяти дней несколько настойчивых попыток противника прорваться на восточный берег реки Ламы, части 50-й кавалерийской дивизии в соответствии с приказом ко­мандующего армией заняли новый рубеж обороны по реке Большая Сестра, сдав прежний участок обороны 107-й мотострелковой дивизии. На новом рубеже обо­роны дивизия продолжала упорно обороняться, сдержи­вая бешеный натиск фашистских войск, пытавшихся ударом с северо-запада выйти на шоссе Волоколамск — Москва.

Успешным действиям дивизии способствовала хо­рошо организованная система противотанковой обо­роны, которая во время боев у Теряевой Слободы была дополнительно, усилена артиллерийским полком. Кроме того, перед фронтом обороны дивизии по приказу Плиева были разрушены дороги, заминированы мосты, в населенных пунктах построены баррикады, подготовле­ны огневые заграждения. На восточном берегу реки Большой Сестры был прорыт глубокий противотанко­вый эскарп, установлены минные поля и проволочные заграждения. Ложный передний край, оживляемый чучелами, отвлекал вражеский огонь от действительно занятых войсками позиций. В эти дни тяжелых оборони­тельных боев Плиев все время думал о дальнейшем со­вершенствовании системы обороны дивизии, о повыше­нии ее устойчивости. И все что было в его силах, он де­лал. Однако сил и средств дивизии явно не хватало, чтобы надежно прикрыть все направления в чрезмерно широкой полосе обороны. Не хватало и времени — про­тивник  непрерывно  атаковал…

2. Скирмановская операция. Обстановка в полосе армии все более осложнялась. Враг усиливал нажим на Волоколамск. Здесь против одной 316-й стрелковой ди­визии генерал-майора И. В. Панфилоза действовали, помимо пехотных, еще не менее двух танковых дивизий. Чтобы заблаговременно предупредить угрозу и укрепить левый фланг армии, генерал К. К. Рокоссовский решил вывести сюда форсированным маршем кавалерийскую группу генерала Л.   М.   Доватора.   Но   превосходство противника на этом направлении было столь значитель­ным, что ему удалось уже 27 октября, еще до выхода кавгруппы на левый фланг армии, овладеть Волоко­ламском. Однако дальнейшие попытки противника раз­вить успех, перехватив восточнее города шоссе, идущее на Истру, были отражены решительными и умелыми действиями подоспевшей к полю боя дивизии генерала И. А. Плиева. Оседлав Волоколамское шоссе, части 50-й кавалерийской дивизии стали закрепляться на ру­беже Чисмена, Даньково с задачей обеспечить стык между 316-й стрелковой дивизией и группировкой войск 16-й армии в районе Ново-Петровское.Казалось, что теперь левый фланг армии приобре­тает достаточную устойчивость. И все же беспокойство за этот участок фронта не покидало командующего ар­мией. Дело в том, что в конце октября и начале нояб­ря немцам удалось на левом фланге захватить несколь­ко населенных пунктов, в том числе и Скирманово, и вклиниться в полосу обороны 16-й армии. Захватив очень выгодный плацдарм, они нависли с юга над ма­гистралью Волоколамск—Истра и стали прострели­вать ее артиллерийским огнем. Более того, захваченный гитлеровцами плацдарм являлся своеобразным трам­плином, обеспечивавшим им выгодные условия для но­вого броска вперед и выхода танковыми соединениями к Волоколамскому шоссе с юга, что грозило окружени­ем основным силам 16-й армии. Чтобы отвести нависшую угрозу, штаб армии спланировал частную наступатель­ную операцию, основной целью которой являлась лик­видация плацдарма и нанесение поражения занимав­шим его  немецко-фашистским  войскам….Это было рискованное во многом предприятие, так как осуществлялось оно ограниченными силами, без должной авиационной, артиллерийской и танковой под­держки. Но главный риск заключался в том, что опера­ция предпринималась в канун вражеского наступления: удар противника, который ожидался со дня на день, мог застать войска левого фланга армии не в самой выгод­ной для его отражения группировке. Если бы удар вра­жеской группировки, основу которой составляли танко­вые дивизии, застал части 16-й армии вне оборонитель­ных позиций, как говорится, «во чистом поле», то им пришлось бы худо. Более того, устойчивость обороны на левом фланге армии оказалась бы серьезно поколеблен­ной.

   Однако генерал Рокоссовский не привык ждать и уповать на судьбу. Был единственный шанс причинить врагу хоть и частичный, но все-таки ущерб, и он решил воспользоваться им. Тем более, что задуманная опера­ция в случае успешного ее исхода позволяла значитель­но укрепить положение на левом фланге армии. А успех был тем более вероятен, что активные действия совет­ских войск в тех условиях обстановки могли оказаться более чем неожиданными для вражеского командования. При этом в своих расчетах на успех генерал Рокоссов­ский исходил также из возможностей конницы совер­шить глубокий обход Скирманова, на смелый маневр ее в широких масштабах, на искусное руководство дейст­виями конницы со стороны «такого боевого генерала, как Плиев». Как видим, риск командующего армией был достаточно обоснованным.

   4 ноября 50-я кавалерийская дивизия, которая к этому времени уже вела усиленную разведку в южном и юго-восточном направлениях, получила боевую задачу: двумя полками совместными действиями с частями 18-й и 78-й стрелковых дивизий и батальоном 28-й танковой бригады уничтожить части 10-й танковой дивизии про­тивника в районе Скирманово.

   Однако первая же попытка с ходу прорваться через оборону немцев у села Чернево Старое успеха не имела. Противник, стремясь во что бы то ни стало удержать захваченный им очень выгодный в оперативном отноше­нии плацдарм, сумел в короткий срок создать на нем мощную систему опорных пунктов, насыщенных проти­вотанковой артиллерией, ДЗОТ-ами, вкопанными в зем­лю танками.

   Тогда части дивизии, направляемые твердой рукой Плиева, прибегли к иным действиям. Часто меняя нап­равления ударов, они стали нащупывать промежутки в оборонительной системе противника и, обтекая опорные пункты врага, просачиваться в глубь его расположения. Наконец, в результате искусных и смелых действий ди­визии удалось не только охватить фланг скирмановской группировки противника, но и выйти на ее тылы в район Михайловское и перерезать ей, таким образом, пути от­хода на Рузу. В результате трехдневных боев  было освобождено двенадцать населенных пунктов, уничтоже­но значительное количество живой силы и боевой техни­ки врага. Однако дальнейшие действия кубанцев успеха не имели, так как не были своевременно и достаточными силами поддержаны частями 18-й и 78-й стрелковых дивизий, которые по замыслу командующего армией должны были наносить главный удар с востока на запад. Этим обстоятельством воспользовался противник, чтобы обрушить всю силу своих ударов на прорвавшиеся в его тыл части 50-й кавалерийской дивизии и блокировать их. Дивизия попала в трудное положение, а точнее, в окружение.

   Как известно, конникам Плиева уже не раз за четыре прошедших месяца приходилось сражаться с превосхо­дящими силами в тылу врага, где понятия «фланги», «тыл» начисто отсутствуют, зато кругом — то, что опре­деляется понятием фронт. Но это никогда не пугало Плиева и его подчиненных, если дивизия в необходимых пределах сохраняла свободу маневра и могла выбирать время и место нанесения ударов. Это были «нормальные» условия для рейдирующей конницы. Но теперь обстанов­ка сложилась совсем иная. Подвергшаяся со всех сторон контратакам противника, дивизия оказалась лишенной свободы маневра. О рейдовых действиях уже не могло быть и речи. Оказавшись во вражеском кольце, дивизия сама стала объектом ударов. Как говорится «пошли по шерсть, а сами вернулись стриженными»… Пойти-то пошли. И сделали кое-что. А вот возвращаться стрижен­ными не хотелось. Собственно, если бы дело дошло до «стрижки», то ни о каком возвращении не было бы и речи. А возвращаться надо было.

   Тяжело пришлось казакам Плиева. Но они проявили в чрезвычайно сложной обстановке высочайшую стой­кость духа, боевой оптимизм и продолжали сражаться, уверенные в том, что «генерал найдет правильное ре­шение». В свою очередь, своей стойкостью, рожденной чувством долга и боевой необходимости, они помогали своему командиру в поисках оптимального решения.

   … Любое правильное решение — это, прежде всего, решение конкретное, которое исходит из объективной оценки реальной ситуации в целом и обусловливающих ее элементов в частности. Элементов этих множество, но главными, определяющими из них являются: состав сил и характер действий противника, положение и возмож­ности своих войск, особенности местности, состояние погоды и т. д.

   Все эти элементы обстановки были на лицо, как ус­ловие задачи, которую предстояло решить Плиеву. Обыч­но, когда решают арифметическую задачу, знают, что ответ будет только один. Когда же решают оперативно-тактическую задачу, знают, что ответов может быть мно­го. Важно найти оптимальный из них. В данном же случае до решения было еще далеко, а Плиев уже на стадии оценки обстановки пришел к неутешитель­ному для себя выводу-ответу: оперативно-тактическое по­ложение, в котором оказалась дивизия, и соотношение ее сил и возможностей с силами и возможностями против­ника неминуемо обрекали казаков на гибель. Но он не мог, не имел права крикнуть им: «Спасайся, кто может!», ибо он командовал не отрядами анархистов, а частями ре­гулярной Красной Армии. Кроме того, он знал, что этот клич может оказаться сигналом к панике, а в состоянии паники обычно каждый действует в одиночку, помня только о себе, и поэтому почти всегда обречен на гибель. В памяти Плиева еще свежи были воспоминания об июль­ских событиях, когда части дивизии напоролись на вра­жескую засаду, а затем, не имея единого руководства, вынуждены были мелкими группами лесами и болотами пробиваться через линию фронта, потеряв при этом значительную часть обозов и тяжелого вооружения. И сколько потом понадобилось времени, чтобы дивизия могла вновь собраться в кулак и предстать как боевая сила!

   Нет, на войне понятие спасения гораздо шире поня­тия самосохранения, ибо спасение здесь не самоцель, а лишь возможность продолжения борьбы. Спасаться на войне можно только вместе, действуя сообща, для достижения единой для всех цели. Зная все это, Плиев стремился спасать не только жизни своих солдат, хотя и они, сами по себе, представляли огромную ценность, — ему важно было спасти неизмеримо более высокую ценность, чем жизни отдельных бойцов, ему нужно бы­ло вывести дивизию из лабиринта вражеской оборо­ны, сохранив ее при этом как единую, организованную боевую силу. Это была не простая, не арифметическая задача.

   Но Плиев занимался решением не арифметических, а оперативно-тактических задач. В отличие от арифме­тических задач, условия которых неизменны и поэтому при любом способе их решения ответ всегда один и тот же, Плиев решал боевые задачи, добиваясь не какого-то ответа вообще, который при строго академической оценке обстановки нередко носит однозначный харак­тер, а нужного ему результата. Он шел не к абстракт­но-объективному ответу, как школьник, а к желаемому для него, военачальника, результату. В данном случае нужно было спасать дивизию. И он искал такое реше­ние, которое позволило бы вывести дивизию из враже­ского расположения как организованную боевую силу.

   Чтобы добиться нужного ему результата даже в неблагоприятных для своих войск условиях, Плиев обычно в «одностороннем порядке», то есть в пределах своей власти и оперативно-тактической компетенции, не спрашивая противника, «менял» условия задачи, ко­торую ему предстояло решать. Погода и местность ему были неподвластны, и поэтому, в этой части, условия задачи оставались неизменными. Однако, более полный и точный анализ их влияния на боевые действия войск позволял находить скрытые возможности в обстановке, умелое использование которых позволяло влиять на ко­нечные результаты боя в более благоприятном для себя направлении. Что касается противника, то это был такой фактор обстановки, который, в отличие от погоды и местности, никак не назовешь нейтральным, одинаково «работающим» на обе стороны или, напротив, «нерабо­тающим» ни на одну сторону. Противник был самым главным фактором, без которого все остальные теряли смысл как элементы оперативной обстановки. Он был самым главным и самым противодействующим. Но Плиев считал, что и этому постоянно и противоположно действу­ющему фактору, имеющему в каждой данной обстанов­ке определенную величину и качество, можно придать значение переменной величины. Для этого, как считал Плиев, нужен искусный обман, умение перехитрить про­тивника, что позволит поставить его в такое положение, при котором его общее превосходство в силах и сред­ствах станет минимальным или же не имеющим решаю­щего значения. Тогда противник в нужное для нас время, и в решающем месте окажется слабее, чем он являет­ся на самом деле.

   Плиев считал, что и свои войска, боевые возможно­сти которых, казалось бы, всегда строго определены составом их сил, могут менять свой боевой потенциал в зависимости от состояния морально-боевого духа. А дух этот представлял собой весьма переменчивую вели­чину и в значительной мере зависел от «капризов» об­становки. Конечно, возвышенные и благородные цели войны, которую вынуждены были вести советские во­ины против немецко-фашистских захватчиков, их пре­данность партии Ленина и социалистической Родине играли решающую роль в поддержании необходимого морально-боевого настроя в войсках Красной Армии. Однако этот настрой, как бы он ни был высок, в той или иной мере под давлением конкретных обстоятель­ств боевой обстановки был подвержен колебаниям в ту или иную сторону. В этом Плиев видел не только негативные моменты, но и исключительную возможность довольно круто менять «условия задачи» и, таким обра­зом, делать эту задачу более решаемой. Плиев не толь­ко видел эту возможность, но и умел влиять на мораль­ный дух подчиненных ему войск в такой мере, что это влияние подымало уровень их боевой силы, особенно в критических ситуациях, выше предела их реальных воз­можностей. Достигал он этого путем органического слия­ния патриотических чувств воинов с чувством воинского долга, верности боевому знамени части. Но все эти чув­ства, весь этот высокий моральный настрой не смогли бы вырваться за пределы голого энтузиазма и подняться в своем значении до уровня боевого фактора силы, если бы Плиев ограничивался одними лишь призывами. Он знал, что лозунги приобретают силу, когда бойцы за этими лозунгами видят хорошую организацию дела к четко очерченную боевую перспективу. Тогда они верят в успех предстоящих действий, тогда они идут вперед, зная зачем и почему, не испытывая сомнения. Тогда они не жалеют сил. Стремление к цели, понятной и достижимой, позволяет им преодолевать неимоверные трудности, а главное — страх смерти, делать больше, чем им позволяют их человеческие возможности.

   В свою очередь, Плиев, как    военачальник,    чтобы принять нужное решение и дать подчиненным победную перспективу, сам нуждался в своеобразной точке опо­ры — в уверенности, что солдаты всегда поймут его и пойдут за ним в самое пекло, что они проявят, особен­но в кризисных ситуациях, необходимую боевую стой­кость, тот минимум боевой решительности, без которой ни один замысел, как бы он ни был сам по себе хорош, не может быть реализован. И Плиев почти ни разу не обманулся в своих расчетах и надеждах. Воины диви­зии своими героическими действиями создавали ему необходимые моральные и оперативно-тактические предпосылки для принятия оптимальных решений. Ког­да же решение бывало принято, Плиев умело передавал личному составу подчиненных ему частей свою волю, решимость и то понимание боевых задач, которые при определенных усилиях гарантировало их выполнение. И подчиненные шли ему навстречу, делали все, чтобы решение — плод ума их командира — превратилось уже в результат их собственных усилий. Плиев искал и находил пути, в каком направлении, когда и какими силами наносить удары по противнику, а подчиненные своими практическими действиями придавали стрелам, которые Плиев рисовал на карте, реальное содержание, материальную силу. Идея решения оживала, приобре­тала плоть и душу. Так создавался органический сплав ума и силы, перед которым ничто не могло устоять, и поэтому, казалось, не существует для казаков Плиева безвыходных   положений…

   Оказавшись лицом к лицу с главными силами 10-й танковой дивизии противника, Плиев искал решение, ко­торое позволило бы с наименьшими боевыми издержка­ми вырваться из вражеских «объятий»… Плиев быстро перебрал возможные варианты дальнейших действий, подумал и о том, чтобы прорваться дальше, в глубь вражеского тыла. Но тут же отбросил эту идею: без поддержки стрелковых частей, которые по неизвестной ему тогда причине не проявили должной боевой актив­ности, а затем и вовсе прекратили наступление, даль­нейшие рейдовые действия конницы были лишены опе­ративного смысла. Поэтому после некоторых раздумий Плиев решил прорываться из окружения в северном направлении, нанося удар на участке, где линия фрон­та еще не стабилизировалась и где, следовательно, лег­че было нащупать брешь в боевых порядках противника, пытавшегося активными действиями выдвигать свой плацдарм все дальше на север к Волоколамскому шос­се.

   Части кавалерийской дивизии, получив боевые зада­чи, в ночь на 7 ноября резко изменили направления уда­ров и в результате дерзких и решительных действий прорвались из окружения и сосредоточились в указан­ном им районе Немирово, Самошкино. В ходе этих боев были уничтожены две роты противника, а в селе Верх­нее Следнево — крупный склад с боеприпасами.

   Замысел Плиева полностью удался. Более того, на­правляемая уверенной рукой своего командира, диви­зия не только пробилась через линию фронта назад, в расположение своих войск, но и в полной мере сохра­нила себя как боеспособную единицу. Генерал Плиев и его дивизия сделали все возможное, чтобы претво­рить в жизнь замысел командующего армией: они пол­ностью решили свою часть общей задачи — части ди­визии вышли на тылы противника и перерезали ему пути отхода. Однако лишить противника важного плац­дарма на этот раз не удалось. Эта задача была решена несколько позднее, со второй попытки, в ходе боев 11—14 ноября, но уже без участия 50-й кавалерийской диви­зии.

   Анализируя причины, по которым действия дивизии не имели ожидаемого успеха, Плиев обратил свое вни­мание на соседей, которые по тем или иным причинам не сумели своевременно поддержать конницу. Их бое­вая пассивность позволила противнику сохранить сво­боду действий и обратить все свои усилия на блокиро­вание частей 50-й кавалерийской дивизии. В результате дивизия оказалась в окружении. Но почему стала воз­можной такая пассивность? Тогда Плиеву это не дано было знать. Много позже он узнал, что операция под Скирманово планировалась штабом армии как частная, с ограниченной целью, и поэтому велась ограниченными силами, которых, как показали последующие события, было явно недостаточно, чтобы справиться с таким мощ­ным бронированным кулаком, как 10-я танковая диви­зия, и другими частями противника.

   Однако никакие ссылки на частный характер операции не могут оправдать малоактивные и предпринятые недос­таточными силами действия стрелковых дивизий. Частной являлась операция только для армии, а дивизии и тем более полки должны были вести ее с полным напряжением сил. Но этого не случилось. Отсутст­вие необходимой согласованности в действиях стрелко­вых частей и конницы поставило последнюю в тяже­лые условия изоляции и сказалось в конечном счете на эффективности ее боевой работы. Это же обстоятель­ство явилось причиной того, что понадобилась новая, вторая попытка для завершения операции. В связи с этим Плиев не мог не задуматься над тем, как важно добиваться согласованности в действиях войск, нано­сящих удары с разных направлений, но решающих еди­ную оперативно-тактическую задачу.

   Согласованность… Плиев уже не раз убеждался ка­ким важным оперативно-тактическим фактором, в ко­тором выражается и способ действий, является согла­сованность в действиях войск в ходе боя. Значение ее настолько велико и постоянно, что она под именем вза­имодействия возведена в ранг одного из важнейших принципов военного искусства. Согласованность дости­гается как одновременными, так и последовательными ударами. Плиев в равной мере хорошо владел и теми и другими и применял их в зависимости от обстановки, а нередко и сочетал их. Одновременные действия всех частей боевого порядка своего соединения он применял в случаях, когда необходимо было добиться более мощ­ного первоначального удара, а также распыления сил противника. Одновременные удары с различных, нередко самых неожиданных и поэтому наиболее уязвимых для противника направлений, приводили не только к распыле­нию его сил, но и к эффекту внезапности. Внезапность, достигнутая силами большими, чем, возможно, ожидал противник, имела более продолжительное действие, а следовательно, и более тяжелые для него последствия.

   Последовательные действия применялись, когда иск­лючалась возможность использования всех сил и средств одновременно, когда боевая задача являлась многослож­ной и объемной и поэтому не могла быть решена од­ним ударом, а требовала на каждом этапе боя специ­фических усилий различных сил и средств, вступавших в дело разновременно — по мере созревания обстановки, когда на данном этапе боя именно эти элементы бо­евого порядка, а не какие-нибудь другие, способны были решать возникавшие задачи и тем двигать дело впе­ред. Надо заметить, что если последовательность в дей­ствиях войск складывается не стихийно, а является следствием заблаговременного планирования, то ее в известном смысле можно рассматривать как одновре­менность, ибо все частные действия отдельных элемен­тов боевого порядка объединены общим замыслом и сливаются в один удар. Таким образом, рассчитанная последовательность — это тоже одновременность, но не астрономическая, а оперативно-тактическая, ибо при последовательных действиях все усилия войск сосредо­точиваются на достижение единой оперативной цели и, следовательно, не выходят за рамки времени, отведен­ного на достижение этой единой для всех действующих сил цели. Одновременность и рассчитанная последова­тельность действий — это две стороны одной и той же проблемы, которая постоянно решается при организа­ции боевых действий и которая, будучи решена, в ко­нечном счете, должна выливаться в согласованные по времени, месту и цели действия войск, то есть во взаимодействие.

   Когда же нет согласованности между элементами боевого построения войск, то активность только неко­торых из этих элементов не только не приводит к цели, а, напротив, может обернуться для них тяжелой неуда­чей, как чуть было не случилось с 50-й кавалерийской дивизией. Только боевая стойкость личного состава и искусное руководство Плиева позволили избежать ги­бели дивизии, которая поначалу имела успех, постави­ла противника в тяжелое положение, но лишенная под­держки, сама оказалась в критической ситуации.

   А ведь все могло быть иначе, если бы «частная» опе­рация не оказалась частным делом только кавалерий­ской дивизии, если бы она велась более значительными силами стрелковых войск и координировалась штабом армии. Тогда разгрызть «скирмановский орешек» уда­лось бы с первой попытки, понадобилось бы на это меньше времени. Тогда 50-я кавалерийская дивизия по­лучала возможность решить поставленные перед ней задачи с меньшими издержками и даже развить соб­ственный успех. Словом, меньшими, но согласованными усилиями в более короткие сроки были бы достигнуты более значительные оперативно-тактические результаты.

   Но Плиев видел и другие причины, по которым опе­рация, обещавшая успех, не сразу завершилась жела­емым результатом… Это понимание пришло к нему в виде опыта, накопленного в тяжелейших боях, в том числе и, в первую очередь, в самой Скирмановской опе­рации. Но какой опыт доставался военачальнику так, задаром, без чрезмерных усилий и огромного напряже­ния, чтобы он не был омыт потоками пота и даже крови? Так было почти всегда, потому что боевой опыт — это кровавый опыт. «Но ведь опыт для того и накапли­вается,— думал Плиев, — чтобы каждый последующий шаг вперед давался легче и меньшей кровью». Плиев как и любой настоящий военачальник, вдвойне тяжело переживал потери в среде своих подчиненных — ведь он терял в одном лице и человека и бойца. Переживал и как человек и как военачальник.

   Тяжелое право распоряжаться чужими жизнями, данное ему властью военачальника, оборачивалось еще более тяжелой ответственностью за сохранение этих жизней. Потому что они были ему не чужими. Это бы­ли его бойцы. И они были ему дороги не только как люди, но и как воины, без которых он не в состоянии был реализовать ни одного своего замысла, добиться победы. А победа нужна была живым, а не мертвым. Поэтому он имел право посылать этих людей только в бой, но не на убой, в который неминуемо превращает­ся каждый бой, если он не организован и не обеспе­чен по всем правилам военного искусства, если им ру­ководит лишенный таланта и вдохновения военачаль­ник.

   Но Плиев был по-настоящему талантлив, и он умел не только организовывать бой, но и извлекать из него уроки на будущее. Уже в самом начале Скирманов­ской операции он сумел разглядеть явления, которые в последующем обернулись причинами, не позволявши­ми добиться тех решительных результатов, на которые рассчитывало командование армии. Одной из этих и, пожалуй, самых важных причин было то, что маневр, который должна была осуществлять дивизия в соот­ветствии с полученной от командарма задачей, был не­глубоким, проходил по районам довольно плотно заня­тым войсками противника. Это привело к тому, что части дивизии   с   самого   начала  оказались   связанными   боями, «барахтались» между опорными пунктами против­ника. Они то и дело оказывались перед необходимостью пробиваться через боевые порядки противника, что не позволяло развить высокий темп наступления и быстро вырваться на оперативный простор.

   Анализируя ход боевых действий, Плиев еще раз убедился в том, что бросать конницу на противника, особенно на укрепленные его позиции, без средств уси­ления нельзя. Для повышения ударной мощи конницы он считал крайне необходимым привлечение к совмест­ным с ней действиям танков. Вот что писал он 5 ноября, находясь в тылу скирмановской группировки противни­ка, командующему кавалерийской группой генерал-май­ору Л. М. Доватору: «Мне думается, что противник готовит серьезный удар в направлении Руза, Старое, Покровское, Рождественно и Ново-Петровское, посему для срыва этой операции необходимы в первую очередь танки для ударов по гарнизонам на вышеуказанном направлении. Возможности для таких фланговых ударов пока что есть. Имея под рукой хотя бы небольшое тан­ковое подразделение, сегодня можно было бы нанести чувствительные потери противнику».

   В этих соображениях, представленных своему коман­диру, Плиев предстает перед нами как военачальник мыслящий, анализирующий, ищущий, инициативный, бо­леющий душой за дело, с широким оперативным круго­зором, умеющий оценивать обстановку не только в ин­тересах своей дивизии, но и выходя далеко за пределы сферы ее действий. Он видит возможности, способы и средства для срыва намерений противника и нанесения ему чувствительных потерь. Следует обратить внима­ние и на то, как скромен он в определении потребного ему для успешных действий усиления танками. «Не­большое танковое подразделение» — это тот минимум, который, по его расчетам, должен был обеспечить успех. На большее он не рассчитывал, да и этот минимум ка­зался ему недосягаемой мечтой: он прекрасно созна­вал, как ограничены были возможности Красной Ар­мии в тот тяжелый период войны.

   Предложения Плиева, направленные, в первую оче­редь, на решение конкретных боевых задач, вместе с тем имели и более дальний прицел — в них просматри­ваются зачатки той идеи, реализации которой он отдал так много сил: здесь, быть может, на самом элемен­тарном уровне, но уже вынашивается мысль об объе­динении усилий конницы и танков, как важнейшем ус­ловии для наиболее полного использования их боевых: возможностей. Это был первый шаг на пути к идее конно-механизированных групп.

   3. Контрудар… Выполнив свою боевую задачу «с честью и умением» (так оценил действия казаков Плиева в Скирмановской операции генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский), 50-я кавалерийская дивизия заня­ла новый рубеж обороны — между Волоколамским шос­се и рекой Ламой, юго-восточнее разъезда Дубосеко­во, — прикрывая левый фланг армии и подступы к шоссе с юга. Оборона занималась по северному берегу реки Лама на широком фронте. Сил было мало. Поэтому оборона строилась в виде отдельных эскадронных райо­нов, которыми прикрывались только дороги, доступ­ные для движения танков и автотранспорта.

   Все эти дни — после Скирмановской операции — характеризовались относительным затишьем, суть ко­торого на языке сводок военного командования обыч­но раскрывалась в довольно обтекаемой формулировке: «бои местного значения и поиски разведчиков». Но для солдат, подразделений и частей бой есть бой, незави­симо от уровня, на котором он ведется: в любом бою требуется огромное напряжение моральных и физичес­ких сил, ни один бой не обходится без потерь… Нелегко приходилось и личному составу 50-й кавалерийской диви­зии, части которой в силу обстоятельств вынуждены были одновременно с организацией обороны вести и непрерыв­ные «бои местного значения».

   Но вот 15 ноября, когда Плиев все еще ломал голо­ву над тем, как увеличить глубину обороны дивизии, а тем самым и устойчивость ее боевых порядков, ра­стянувшихся по фронту на целых 20 километров, при­шел приказ: с утра 16 ноября 50-й кавалерийской ди­визии быть в готовности к нанесению контрудара. Это неожиданное решение командующего армией поразило Плиева: по всем приметам было видно, что против­ник, закончивший сосредоточение своих ударных груп­пировок, с минуты на минуту мог перейти в наступле­ние, и снимать в это время с позиций части для нанесе­ния контрудара, успех которого был сомнителен, казалось ему по меньшей мере неразумным. Плиев, которому предстояло непосредственно осуществлять контрудар, не знал, что и командарм и командующий фронтом также не были в восторге от готовившегося контр­удара. А готовившегося ли? Ведь войскам, предназна­чавшимся для контрудара, на все подготовительные и организационные мероприятия предоставлялась всего лишь одна ночь… Да и сил, выделявшихся для удара было явно недостаточно.

   По природе своей темпераментный, энергичный и решительный — «боевой генерал», как аттестовал его К. К. Рокоссовский, — Плиев сам всегда стремился к активным действиям. Но это стремление не было данью только характеру. В нем находили свое выражение и его оперативно-тактические концепции. Поэтому идея контрудара, как и только что проведенной Скирмановской операции, ему импонировала. Однако, трезво учитывая возможности сторон, он долго ломал голову над тем, как в сложившейся обстановке реализовать эту идею.

   «Все верно,—думал он, — оборона должна быть активной. А это значит: упорную борьбу за удержание позиций нужно сочетать с решительными контрударами и контратаками. Но где взять силы для контрудара, когда их явно не хватает для удержания позиций?» Контрудар— дело сложное, и чтобы добиться успеха, его нужно серьезно готовить. А временем и условиями для этого советские войска не располагали. Особенно сложно было организовать контрудар Плиеву, дивизия которого, находясь в непосредственном соприкосновении с про­тивником, всеми наличными силами вынуждена была оборонять позиции на очень широком фронте. А резер­вов не было. В этих условиях лучше было бы воздер­жаться от контрудара и обратить все усилия на укреп­ление и удержание своих оборонительных позиций. Активность здесь, в силу сложившихся условий, не могла проявиться в форме контрудара, ибо она, как правило, достигается не одним только желанием добиться ее, но и наличием определенного минимума сил, способных в данной оперативной обстановке проявить “необходимую боевую мощь. Но такими силами в тот момент советское командование не располагало.

   Так в чем же дело? Почему контрудар, нецелесооб­разность которого   осознавали и   командир   дивизии, и командующий армией, и командующий фронтом, все-таки должен был состояться? Какой рок довлел над ни­ми? Не рок — над ними была Ставка Верховного Главно­командования, а в Ставке был И. В. Сталин… Он же считал, что готовящееся наступление противника нужно сорвать своими упреждающими контрударами. Коман­дующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков возражал: «Западный фронт свободных сил не имеет. Есть силы только для обороны…» Сталин настаивал: « В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора…» Жуков продолжал аргументировать свою по­зицию, ибо, как он уже знал, единственное с чем мог считаться Сталин, так это с аргументами: «Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в нас­тупление своими ударными группировками… У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта». Однако на этот раз на Сталина не действовали никакие аргументы: «Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером».

   Плиев не мог, разумеется, знать обо всем этом, и все свое недоумение мысленно адресовал командарму, кото­рый, в свою очередь, не совсем лестно подумал о коман­дующем войсками фронта: «Непонятно, чем он руковод­ствуется, отдавая приказ на контрудар? Ведь знает же, что сил для контрудара можем выделить совсем немно­го, да и времени на подготовку уже нет. А враг сам готов двинуться на нас».

   Но соображения командарма, как и самого Г. К. Жу­кова, не были приняты в расчет: Сталин принял решение, и теперь ничто, никакая сила, по крайней мере, по эту сторону фронта, не могла изменить его. Сталин был тверд и последователен в осуществлении принятых ре­шений, а авторитет его был непререкаем. Однако по ту сторону фронта имелась сила и, надо сказать, большая сила, которая была не только не подвластна его автори­тету, но, более того, направлена против его воли, против его замыслов, как Верховного Главнокомандующего, против всего того, что он собой олицетворял, как руко­водитель социалистического государства. И вот эта сила, которая под Москвой и количественно и качественно была выражена наиболее полно, могла сорвать — не изменить, не отменить, а именно сорвать решение, принятое Стали­ным. А это было бы гораздо хуже. Военная история знает немало примеров, когда своевременная отмена не­верного решения спасала от беды. Но когда правиль­ность заведомо неверных решений все-таки пытались «проверять» в огне сражений, силой оружия, а не логи­кой ума, когда главным экзаменатором становился про­тивник, тогда отменять его уже было поздно. Тогда последнее слово принадлежало противнику: он не отме­нял, он, если был достаточно силен, попросту срывал его. А это, как правило, всегда стоило крови.

   Решение принимается умом и проверяется им же, еще до сражения. Ум Сталина не нуждается в аттестации. Однако в начале войны он нередко поддавался желани­ям, не соизмеренным с возможностями. Ему хотелось, как можно быстрее выправить положение, тяжелое по­ложение, в котором оказались Советская страна и ее вооруженные силы. И тогда на первый план выступала воля, которая далеко не всегда и не во всем считалась с доводами ума, с логикой и арифметикой. И эта воля сра­батывала, брала верх над всеми другими соображениями только потому, что опиралась на огромную власть и не­пререкаемый личный авторитет И. В. Сталина. Вот и теперь, решение на нанесение контрудара было одним из тех случаев, когда воля Сталина взяла верх и войска должны были делать то, что далеко не соответствовало обстановке и возможностям войск фронта. Согласитесь, это не самая благодарная задача, особенно на войне, делать то, что заранее обречено на неудачу. А неудачи на войне измеряются не только потерянными километ­рами территории, но и загубленными человеческими жиз­нями.

   Воля!.. Если ее нет, то нет и полководца. А если есть? То и тогда, в первую очередь, все зависит от ума, без которого тоже нет полководца. Ибо что такое воля, если она не направляется умом? Это слепая сила. Степень ума, его сила и направленность, в свою очередь, опреде­ляют силу и направленность воли. Поэтому воля мо­жет быть фактором как положительным, так и отрица­тельным. В этом смысле она функция ума. Ум без воли — тоже далеко не отрадное явление, ибо в этом случае ум много теряет в своей эффективности и нередко превращается в зрячее бессилие. Словом, все зависит от того куда смотрит ум, от соотношения ума и воли, времени и последовательности их проявления. Ум должен пред­шествовать воле, анализ — решению, аргументы — дейс­твию. Когда решение принято в результате глубоких раздумий, большой аналитической работы ума, учиты­вающей все элементы обстановки в их совокупности и взаимодействии, тогда только воля может, как говорит­ся, «дать себе волю», выйти на простор и с железной настойчивостью добиваться реализации принятого реше­ния. А до этого она должна находиться в узде у ума.

   …Однако приказ есть приказ, и его нужно выполнять. Но Плиев не привык к роли механического исполнителя чужой воли. Ну, как можно вести дивизию в бой, если сам еще внутренне не осознал необходимость контру­дара, его смысл и целесообразность, если задача, кото­рую предстоит решать, не выношена им самим? И вот после долгих раздумий, но с большой натяжкой, ибо в нем начисто отсутствовали доводы собственно оператив­но-тактического характера, Плиев вроде бы находит смысл намеченному контрудару: после длительного от­ступления и в преддверии ожесточенных оборонительных боев контрудар в случае успеха мог дать советским войскам некоторый моральный перевес, позволял укре­питься в мысли, что отступление не является фатальной неизбежностью, что и Красная Армия не потеряла спо­собности к более активным действиям. Успех укрепил бы в людях веру в собственные силы и помог преодолеть инерцию отступления. Но это все в случае успеха. А в чем он должен был выразиться? В километрах отвоеван­ного у противника пространства? В нанесенных ему потерях? В срыве или же только в некоторой отсрочке подготовленного им наступления на Москву? Но если бы удалось добиться хотя бы чего-нибудь из этого, то тогда контрудар, кроме чисто морального, приобретал и опе­ративный смысл. Однако для достижения успеха при решении подобных задач ни у армии, ни у фронта не было необходимых сил. «Но что же тогда, — в который уже раз спрашивал себя Плиев, — в чем смысл, контр удара, если успех не гарантирован?» Можно, конечно утешить себя поговоркой: «Попытка не пытка», но толь­ко не на войне. Здесь каждая «попытка» —это действи­тельно пытка, более того, это жизни людские… Да и моральный выигрыш в чистом виде невозможен, если за ним не стоят реальные оперативно-тактические резуль­таты. Впервые Плиев вел свою дивизию в бой не буду­чи лично сам уверенным в успех предприятия, но гото­вый сделать все, чтобы выполнить приказ.

   Итак контрудар… Штаб фронта приказывал: «Нанес­ти удар волоколамской группировке противника во фланг и тыл». В состав контр ударной группировки, наносившей удар севернее Волоколамска, предназначались че­тыре кавалерийские, одна стрелковая и одна танковая дивизии, а также курсантский полк. Южнее Волоколамс­ка к удару привлекались кавалерийская группа Дова­тора и часть сил 316-й стрелковой дивизии. 50-й кава­лерийской дивизии, действовавшей в составе кавгруппы, ставилась задача во взаимодействии с 316-й стрелковой дивизией ударом в направлении Иванцово, Тишково овладеть рядом населенных пунктов и в дальнейшем выйти на дорогу Волоколамск — Осташево.

   С утра 16 ноября после частичной перегруппировки 16-я армия нанесла контрудар. На первых порах, поль­зуясь неожиданностью, советским войскам удалось вкли­ниться в расположение противника на несколько кило­метров и овладеть рядом населенных пунктов. Однако в тот же день и противник начал свое, давно готовив­шееся им наступление. Перегруппировав и подтянув новые силы, немцы нанесли мощный удар, стремясь во что бы то ни стало прорваться к Москве и, таким обра­зом, решить свою основную стратегическую задачу на 1941 год.

   Прорыв противника в полосе 30-й армии создал уг­розу флангу и тылу контр ударной группировки 16-й армии, наносившей удар в обход Волоколамска с севера. Поэтому продвинувшиеся было вперед части вынужде­ны были поспешно возвращаться назад, в исходное поло­жение.

   Особенно тяжело пришлось 50-й кавалерийской дивизии Плиева, которая, по существу, одна представ­ляла собой активную, ударную силу южнее Волоколамс­ка. Выдвинувшись вперед, она почти сразу же натолкнулась на встречный удар противника и, значительно усту­пая ему в силе, особенно в танках, вынуждена была начать отход. В это время голову Плиева сверлила лишь одна мысль: «Вырваться, вырваться во что бы то ни стало!..» Да, теперь, когда противник со всех сторон охва­тывал части дивизии, угрожая им окружением, очень важно было вырваться из вражеских «объятий» и занять покинутые ранее позиции, прежде чем к ним выйдут не­мецко-фашистские войска. И надо сказать, что несмотря на тяжелейшие условия, в которых оказалась дивизия, Плиев сумел избежать полного окружения, оторвать кава­лерийские полки от противника и, правда, поспешно, уже под ударами противника, но все-таки «посадить» их на ра- нее занимаемые ими позиции. Бреши в обороне, которые могли быть использованы вражескими войсками для прорыва в сторону Москвы, были надежно перекрыты. То, что дивизии удалось избежать полного окружения и, следовательно, гибели, она была обязана своей высокой мобильности и командирскому таланту Плиева, свое­временно сориентировавшегося в изменившейся обста­новке и принявшего единственно правильное решение.

   4. «Позади — Москва!..» Главный удар противника при­шелся по левому флангу 16-й армии, где в районе вос­точнее Волоколамска оборонялась 316-я стрелковая ди­визия генерал-майора И. В. Панфилова. Противнику уда­лось прорвать оборонительные позиции этой дивизии и своим продвижением по Волоколамскому шоссе на село Покровское создать угрозу устойчивости всей армейской системы обороны. Командующий армией сразу почувст­вовал это и немедля бросил на усиление своего левого фланга дивизию Плиева, еще не успевшую «остыть» после контрудара. На перехват врагу части дивизии вышли в тот самый момент, когда последним прикрытием на пути врага у разъезда Дубосеково, истекая кровью и напрягая последние усилия, стояли насмерть 28 героев-панфиловцев.

   Разгорелись ожесточенные бои. При поддержке мощ­ных авиационных ударов противник бросил в бой свои танковые дивизии. Однако части 50-й кавалерийской дивизии упорно удерживали занимаемые позиции, а те, что противнику удавалось захватить, немедленно воз­вращались назад в результате лихих кавалерийских контратак. Дивизия Плиева продолжала упорно оборонять занимаемые позиции даже тогда, когда в результа­те отхода некоторых подразделений 316-й стрелковой дивизии обнажился ее правый фланг и туда, в стык между двумя дивизиями, хлынули пехота и танки про­тивника. Будучи обойденными, эскадроны 37-го и 43-го кавалерийских полков продолжали самоотверженную борьбу и в условиях полуокружения. Одна за другой было отбито несколько атак. К вечеру боеприпасов не стало. На просьбу командиров полков «подбросить пат­роны и снаряды» Плиев ответил: «Боеприпасов нет… Стоять насмерть!» И стояли. Насмерть.

   Конники удерживали позиции и тогда, когда через их боевые порядки прорвались танки и мотопехота про­тивника. Сбить конницу с занимаемого ею рубежа про­тивнику в первый день наступления так и не удалось. Но Плиев, внимательно следивший за ходом сражения и готовый немедленно среагировать на угрозу со стороны -противника, все отчетливее чувствовал, что продолжав­шиеся с неослабевающей силой атаки противника пи­таются его огромным превосходством в силах и сред­ствах. Он чувствовал, что наступает момент, когда без­заветное мужество солдат должно уступить силе… Гово­рят: «сила солому ломит». Это верно. Солому — да. Но ведь его солдаты—сама сталь. Однако и у стали есть предел прочности. Уж слишком велика была сила ударов закованных в броню вражеских дивизий. К тому же кон­ники испытывали острый недостаток в боеприпасах.

   Плиева все больше беспокоило положение на правом фланге. Противник, прорвавшись через боевые порядки 316-й стрелковой дивизии, все глубже охватывал правый фланг. При огромном превосходстве противника в силах и средствах, а также в подвижности выгоды его опера­тивного положения все больше оборачивались для кава­лерийской дивизии Плиева угрозой окружения. Эта угроза стала особенно реальной к исходу 16 ноября, когда позиции советской конницы были атакованы круп­ными силами пехоты, поддержанными 50-ю танками и мощными ударами авиации, и противнику, несмотря на упорную оборону казаков, все-таки удалось ворваться в Морозово и Иванцово.

   «Не дать противнику закрепиться, потом будет уже поздно…» — в голове Плиева уже зрела идея решения на контратаку. Однако   решение только тогда решение, когда оно из голой схемы, из идеи превращается в конк­ретный план действий, в котором важнейшее место зани­мают силы и средства, которые должны действовать. А сил и средств у него, еще до боя было в обрез. Более того, их не хватало, чтобы создать оборону нормальной плотности: слишком широк, был фронт, который следо­вало удерживать…

   В создавшейся обстановке было весьма рискованно снимать полк второго эшелона, неоднократно уже участ­вовавший в контратаках и смертельно уставший, с зани­маемых им позиций, чтобы вновь использовать его для контратаки. Поэтому Плиев решает вернуть Иванцово и Морозове силами самих оборонявших их до этого пол­ков—« 37-го и 43-го. Принимая это решение и проверяя его обоснованность, Плиев спрашивал, себя: «Но если этих сил не хватило, чтобы удержать важные пункты на правом фланге дивизии, хватит ли их теперь, чтобы вновь овладеть ими? Ведь овладевать всегда труднее, чем удер­живать… Всегда ли? И Плиев, не имея другого решения, ибо не располагал достаточными и свободными от дей­ствий силами, вынужден был уже «задним числом» обо­сновывать то единственное, что сразу же подсказала ему интуиция. И обоснования нашлись.

   Плиев считал, что соотношение сил — важнейший, но не всегда решающий фактор. Если бы это было не так, то военное искусство никогда бы не зародилось: чтобы «побить» противника достаточно превосходить его в силе. А вот чтобы побеждать одной грубой, силы недостаточно. Нужно еще и искусство: Недаром еще А. В. Суворов говаривал: «Воюют не числом, а умением!» Умение же подсказывало Плиеву, что в создавшейся ситуации име­ются такие факторы, которые могут проявить себя более решающим образом, чем фактор силы, который  был явно на стороне противника. Он, прежде всего, имел в виду фактор времени и неожиданности, а также сугубо психологический, которые, переплетаясь и взаимодейс­твуя, позволяли добиться внезапности удара по против­нику. А внезапность, очень часто компенсирует недоста­ток в силах и, таким образом, позволяет добиваться своих целей и уступающими противнику силами.

   Так в чем же, в каких конкретных элементах решения учитывались столь же конкретные элементы обстановки, что позволило бы застать противника врасплох, а затем и выбить его из занятых им населенных пунктов? Прежде всего обращает на себя внимание время проведения контратаки. Плиев приказал нанести удар по противнику в 19 часов, то есть вскоре после того, как немцы овладе­ли Морозово и Иванцово, и поэтому не успели еще зак­репиться в них: в темноте не так-то просто было в корот­кие сроки на незнакомой местности организовать проду­манную, надежную систему огня. Но Плиев рассчитывал на фактор времени и в другом его выражении. Он решил использовать темное время суток, учитывая исконную «нелюбовь» фашистских вояк к ночным действиям. Известно, что немцы ночью предпочитали отдыхать, «на­бираться сил», чтобы с утра вновь обрушиваться на по­зиции советских войск с утроенной энергией. Кроме фак­тора времени, в расчетах Плиева большое место зани­мал и фактор сугубо психологический. «Противник, — рассуждал Плиев, — оценивая положение, состояние и возможности частей дивизии, только что выбитых им из Иванцово и Морозово и понесших потери, естественно, считает их неспособными к сколько-нибудь активным действиям. Не ожидает он и того, что мы можем ввести в действие какие-либо резервы: ведь не мог же он не заметить, что в ходе боя за Морозово и Иванцово, в са­мый критический момент, мы не воспользовались воз­можностью для контратаки. Из этого противник, естест­венно, сделает вывод: у русских нет резервов. Значит, этой ночью опасаться некого…» Именно на это, — что противник позволит себе передышку, не опасаясь актив­ных действий со стороны советских войск, — Плиев и рассчитывал. Очень важно находить в обстановке воз­можность делать то, чего противник от тебя не ожидает. Это позволяет «удивить» противника. А удивить — зна­чит, как говорил Суворов, наполовину победить.

   Но задача военачальника, принимающего ответствен­ное решение, не ограничивается оценкой и учетом объек­тивных факторов, положением, состоянием и характе­ром действий противника. Очень важно правильно оце­нивать и состояние своих войск. И не столько состояние само по себе, сколько вытекающие из него возможности. А возможности дивизии, если судить по силам, оставшим­ся у Плиева, были весьма ограниченны. Кроме того, Плиев отдавал себе отчет в том, что не так-то легко будет бросить снова в бой потрепанные, смертельно уставшие полки, в бой за населенные пункты, которые они только что    оставили… Нет, Плиев не имел    оснований упрекать своих солдат в недостатке стойкости. Они дра­лись за каждый клочок родной и святой подмосковной земли. «Оставили» — не то слово. Оно не выражает сути событий и незаслуженно умаляет боевой вклад кубанцев в общие усилия   армии. Они никому ничего не оставля­ли. Тогда почему же Морозово и Иванцово   оказались у противника? Да потому, что противник, умело исполь­зуя свое    подавляющее    превосходство в силах и сред­ствах,  а  также недостаток  в  боеприпасах у  кавалери­стов, сумел выбить их оттуда. Кавалеристы не сдавали своих позиций, это противник их силой взял. Здесь исход боя — так     уж     сложились     обстоятельства — решала сила, грубая сила в его наиболее материальном проявле­нии. Чтобы правильно    оценивать поведение    войск на поле боя, меру их боевой стойкости и другие их качества, нужно    хотя бы для начала усвоить   элементарную, но очень существенную разницу между   понятиями «оста­вить позиции» и   «быть выбитым с   позиций».   Так вот, кубанцы не оставляли своих позиций, их выбили оттуда.

   …Обойденные с флангов, не имея боеприпасов, эс­кадроны 37-го и 43-го полков отходили уже не с по­зиций,  а уже   после того, как   потеряли  их,  и   оказа­лись «во чисто   поле» под   угрозой   окружения. Обой­денные   вне   заранее   подготовленных   позиций, боевые порядки полков выключались из актива советской обо­роны,  ибо оказывались в стороне от направлений,  где противник, пытался развить прорыв. В этой обстановке все усилия командиров полков были направлены на то, чтобы   суметь   выскользнуть   из   уже   обозначившегося кольца окружения и вновь встать на пути врага. И, на­до сказать, эти их усилия увенчались успехом:  отойдя на север и северо-восток, за глубоким оврагом на опуш­ке леса   полки   вновь   заняли   оборону.   Однако, такая «диспозиция» не устраивала Плиева. В иных условиях, быть может, отход частей на километр-другой рассмат­ривался бы как нечто естественное, а в борьбе такого масштаба — и как неизбежное, во всяком случае, — не как самое страшное. Но позади была Москва. И все опе­ративно-тактические   аспекты  борьбы   приобретали  со­всем иные, повышенные значения. Что допустимо было «где-то там», здесь, у стен Москвы, казалось совершенно немыслимым. Здесь метр приобретал значение Ки­лометра. Поэтому на ближних подступах к Москве нель­зя было уступать врагу ни вершка советской земли. Ес­ли армия и фронт в случае необходимости, ради высших оперативных соображений еще имели право на определенный маневр силами, средствами как вдоль фронта, так и из глубины и в глубину, то дивизии и корпуса уже не располагали пространством, которым они могли поступиться по соображениям военного ис­кусства. Все военное искусство в сложившейся обста­новке для тактического звена сводилось к одному: «Ни шагу назад! Стоять насмерть!»

   Казалось, полки отошли на выгодные позиции. Но вы­годными в сложившейся ситуации они были только для полков, а дивизии и армии выгодно было удерживать по­зиций, с которых они только что были выбиты: помимо частной, тактической выгоды существуют ещё и интере­сы более высокого оперативного порядка, которому все и должно подчиняться. Подобные противоречия между низшим и высшим в военном искусстве разрешается и должно разрешаться в пользу высшего. Без этого не видать успеха. Однако такое понимание приходит не сразу и не ко всем. Иногда даже большие военачаль­ники, особенно если они в данной конкретной ситуации выступают в качестве подчиненных, отдают приоритет частным, локальным  интересам  подчиненных, им  войск в ущерб интересам более высокого, порядка. Но Плиев был не только грамотным тактиком. Он носил высокое звание генерала, которое обязывало его в равной мере хорошо разбираться и в вопросах оперативного искус­ства. И он разбирался — не только по обязанности, но и по призванию, по уровню профессиональной подготов­ки,  который венчали  знания,  полученные им  во время учебы в Академии Генерального штаба. Вот и теперь, не имея каких-либо указаний свыше, Плиев тем не ме­нее строил действия своей дивизии, исходя из интере­сов устойчивости обороны армии в целом. А интересы эти требовали, чтобы Волоколамское шоссе было прик­рыто с юго-запада и юга как можно надежнее. Для это­го необходимо было вновь овладеть утерянными позициями в районе Морозове и Иванцово.

   Оценив состояние своих войск, Плиев пришел к вы­воду, что хотя сила и на стороне противника, тем не менее контратака намеченными силами и в намеченное время должна иметь успех. Плиев хорошо усвоил исти­ну,  что возможности войск определяются не только их количеством, но и качеством. Качество же, в свою оче­редь, зависит от уровня ратной подготовки и мораль­ного духа войск. Это факторы, на которые военачаль­ник  имеет  возможность  влиять.   Правда,  что  касается боевой подготовки войск, то Плиев не располагал вре­менем, чтобы в преддверии боя  что-то изменить в ее уров­не. На это требуются недели и даже месяцы. Да это и не беспокоило Плиева. Он командовал казаками, кото­рые еще в утробе матери предназначались для воинской службы и  были прирожденными кавалеристами.  Нема­ловажное значение имели боевые традиции казаков, ко­торые передавались от поколения к поколению. Все это сызмальства настраивало казака к воинской службе, а когда  приходила пора идти на «срочную», он уже был и физически и морально готов к тому, чтобы как мож­но полнее усвоить все премудрости ратной службы. Вот такие были у Плиева бойцы. Но, вдобавок ко всему, они уже имели за плечами богатейший боевой опыт, приоб­ретенный всего за каких-нибудь четыре месяца. Чтобы накопить такой опыт впитавший в себя особенности ве­дения   боевых   действий   в  самых   различных  условиях оперативно-тактической  обстановки,   иным   частям,  мо­жет быть,  понадобились бы  годы.  Все  пришлось  изве­дать казакам Плиева, и многому они научились. Но жаль, что  их становилось все  меньше и  меньше…

   Но если на уровень профессиональной подготовки подчиненных Плиев мог вполне положиться, то мораль­ное состояние войск, ведших тяжёлые, кровопролитные бои в течение всего дня, не обещало быть столь же об­надеживающим. И тем не менее Плиев в своих расчетах на контратаку делал ставку на отошедшие полки. И не только потому, что других сил у него не было. Он рас­считывал на здоровое воинское честолюбие бойцов и ко­мандиров этих полков, которые, несмотря на большую физическую и моральную усталость, конечно же, захо­тят вернуть утраченные позиции, а вместе с ними и доб­рую ратную славу. Надо только умело дотронуться до нужных струн их души. Тем более, что постигшая неуда­ча не сломила их. Напротив, потеря позиций только уси­лила их ярость и решимость биться с врагом до конца.

   Главное — они не сломлены морально. Следовательно, они остались бойцами. Несмотря на потерю позиций, они горды сознанием честно исполненного долга. Они дра­лись до конца. А то, что их позиции оказались у врага, так это не их вина. Они их не сдавали — это против­ник их взял силой…

   Но и теперь сила была на стороне противника. По­этому Плиев, разрабатывая дальше идею контратаки и способы ее осуществления, решил атаковать его боевые порядки последовательно: сперва в Иванцово, а затем в Морозове Но и это не все. Для обеспечения успеха контратаки Плиев решил действиями 37-го кавалерий­ского полка, понесшего наибольшие потери, сковать про­тивника с фронта, а силами более боеспособного 43-го полка охватить противника с северо-запада. Таким об­разом, время, направления, силы и способы их действий, а также материальные и моральные факторы — все бы­ло определено и учтено Плиевым. Контратака должна была иметь успех.

   …Командиры полков получили приказ Плиева кон­тратаковать противника и восстановить положение. И вскоре эскадроны двинулись вперед, обрушив свой удар на фашистов в то самое время, когда они уже готови­лись к ночному отдыху. Противник, не ожидавший этой контратаки от уставших за день боев советских воинов и тем более ночью, был застигнут врасплох. Расчет Плиева ошеломить противника внезапными и дерзкими действиями полностью оправдался. В ночной темноте противник не сумел разобраться в обстановке и, охва­ченный паникой, безусловно переоценил силы советских войск. И, как следствие этого, он не смог оказать им упорного сопротивления. Конница совместно с подразде­лениями 27-й танковой бригады, приданной дивизии Плиева, с ходу в конном строю преодолела оборону нем­цев и овладела деревней Иванцово. Противник—13-й моторизованный батальон 5-й танковой дивизии — был разгромлен. Затем кавалерийские полки повернули на Морозове и вслед за мощным залпом «Катюш», осу­ществленным одновременно двумя дивизионами, устре­мились в атаку на позиции врага. Но здесь фашисты не стали искушать судьбу и, не приняв боя, поспешно отошли за реку Лама. Положение в полосе 50-й кава­лерийской   дивизии   было   восстановлено.   Характерно, что в ходе контратаки Плиев находился в боевых по­рядках 43-го кавалерийского полка, маневру и после­дующему удару которого он придавал решающее зна­чение. И так всегда: он находился там, где решалась судьба боя. Не любопытства ради, конечно, а в силу боевой необходимости, чтобы иметь возможность свое­временно оказать нужное влияние на ход боевых дей­ствий.

   Так закончился первый день. Кавалеристы Плиева удержали свои позиции, несмотря на то, что противник, прорвавшись через боевые порядки 316-й стрелковой дивизии, глубоко охватил их правый фланг.

   С утра 17-ноября атаки противника возобновились с новой силой. Сосредоточив танки и пехоту на узких участках, используя мощную поддержку артиллерии и авиации, немецко-фашистские войска предпринимали одну атаку за другой, стремясь прорвать оборону со­ветских войск и развить наступление вдоль Волоколам­ского шоссе. Конники Плиева мужественно сражались, отражая атаку за атакой. Однако к исходу дня, как и накануне, частям 5-й танковой дивизии немцев вновь удалось обойти Морозово и Иванцово. Одновременно вражеские танки устремились на Матренино, где рас­полагался Плиев со штабом дивизии. 37-й и 43-й кава­лерийские полки снова оказались в окружении.

   Учитывая создавшуюся обстановку, командующий армией вечером 17 ноября приказал отвести части 50-й кавалерийской дивизии на северный берег реки Язвище. Но сделать это было непросто, чтобы не сказать — поздно: два полка первого эшелона вели тяжелые бои в окружении. Однако Плиев никогда не сдавался об­стоятельствам. Чем тяжелее бывала обстановка, тем большую энергию и, боевую инициативу проявлял он, тем большей смелостью и оригинальностью отличались принимаемые им решения.

   Было действительно поздно: враг, плотным кольцом охвативший полки первого эшелона дивизии, перекрыл им все пути отхода. И тем не менее командир дивизии не терял надежды вызволить свои полки из гибельной для них ситуации. В поисках решения Плиев пошел на риск: в условиях продолжавшегося наступления про­тивника он находит возможность снять с занимаемой позиции  второй эшелон дивизии — 47-й  кавалерийский полк и нанести им встречный удар в сторону проры­вавшихся из окружения частей первого эшелона. Это было действительно рискованное решение: позиции 47-го полка, на очень важном направлении, оголялись… И если бы противнику в этот же вечер удалось развить наступление, то он, не встретив сопротивления, мог бы вбить глубокий клин в оборону советских войск. Но риск, на который шел Плиев, был разумным. Как и риск вообще, он не исключал, конечно, и неудачного исхода. Однако интуиция, да и весь боевой опыт подсказывали ему, что противник, как и накануне, в наступившей тем­ноте  не  будет  предпринимать  решительных действий…

   Таким образом, Плиев и на этот раз взял себе в со­юзницы ночь. Надо сказать, что с начала войны она не раз уже выручала его и подчиненные ему полки. Объяс­нялось это, конечно же, не тем, что ночь сама «благоволила» советским войскам. Нет. Просто Плиев хорошо знал и точно учитывал особенности, которые накладывает ночь на боевые действия. «Темная ночь»… позволя­ла ему решать боевые задачи меньшими, уступающими врагу, силами, при остром недостатке тяжелого оружия и даже боеприпасов, не говоря уже о танках, о прикры­тии с воздуха и других необходимых мерах боевого обес­-печения. Ночь «дарила» ему время, которого днем, как правило, не хватало из за превосходства противника в подвижности и господства его в воздухе… Да и сам про­тивник, отказываясь от активных действий ночью, ока­зывал Плиеву немалую услугу. Плиев же не «брезговал» принимать «дары» даже от противника — как говорится «дареному коню в зубы не смотрят», — и умело обращал их против дарующего. Черная неблагодарность? Но чего не сделаешь ради спасения, ради успеха, ради победы…

   Вот и теперь, воспользовавшись паузой в действиях противника, наступившей вместе с наступлением ночи, Плиев, предварительно согласовав время и направление удара, приказал полкам, оказавшимся в кольце окруже­ния, и полку второго эшелона, действовавшему вне коль­ца, нанести встречные удары и разорвать вражеское кольцо. Управляемые твердой рукой Плиева, полки ди­визии, действовавшие с необыкновенной отвагой, сумели ударами с двух сторон смять боевые порядки противни­ка и, соединившись, затем начать организованный от­ход.   Противник,   воспользовавшись   наступившим   рассветом, тут же возобновил атаки танков и пехоты, стре­мясь на плечах отходивших полков ворваться на, рубеж, который им следовало занять по северному берегу реки Язвище. Однако усилия противника не увенчались ус­пехом. Отбиваясь от наседавших танков и мотопехоты противника, 50-я кавалерийская дивизия к утру 18 но­ября сумела организованно и в полном составе занять указанные ей позиции и здесь остановить дальнейшее продвижение врага. Теперь 50-я кавалерийская дивизия дралась непосредственно на Волоколамском шоссе, по­лучив задачу прикрывать отход частей 316-й стрелковой дивизии на новый рубеж обороны по линии Надеждино, Ново-Петровское.

   Нелегко приходится отходящим войскам, но еще труд­нее тем, кто остается прикрывать их, — малыми силами на широком фронте. Кавалерийской группе Л. М. До­ватора, прикрывавшей отход 316-й стрелковой дивизии генерала И. В. Панфилова, пришлось принять на себя удары противника, предназначавшиеся для прорыва обо­роны, занимаемой куда более мощными силами, чем 50-я и 53-я кавдивизии, входившие в ее состав. Противник все время наращивал свои силы. Еще раньше он ввел в сра­жение 11-ю танковую дивизию. Теперь на боевые поряд­ки кавгруппы оказывали непосредственное воздействие части двух танковых дивизий противника—5-й и 11-й. Кроме того, севернее и южнее, атакуя позиции правого и левого соседа, действовали еще две танковые дивизии гитлеровцев—2-я и 10-я. Их прорыв через боевые по­рядки соседей в любую минуту мог создать серьезней­шую угрозу флангам и тылу кавалерийских дивизий ге­нерала И. А. Плисва и комбрига К. С. Мельника. Че­тыре (!) танковые дивизии противника, насчитывавшие в своем составе около 400 танков, из них две непосред­ственными ударами, а две косвенно, действуя в обход, создавали угрозу полного уничтожения и без того уже ослабленных в боях кавалерийских дивизий.

   Танки против конницы! Противостояние, которое не нуждается: в комментариях: уж слишком, казалось бы, очевиден исход «поединка». И тем не менее, нужно ска­зать, что Исход «поединка» в рассматриваемых нами боях был далеко еще не очевиден. Потому что фашист­ским танкам противостояли советские конники, прямые наследники   овеянных   славой    красных   кавалеристов С. М. Буденного, про которых и поныне «былинники ре­чистые ведут рассказ…» Вот эта верность боевым тради­циям, верность знамени великого Ленина и питала бое­вую стойкость солдат Плиева. Поэтому они насмерть стояли на указанных им рубежах. Отходили только в ис­ключительных случаях и то по приказу высшего коман­дования, когда это вызывалось боевой необходимостью, обусловленной общей оперативно-тактической обстанов­кой. Как правило, противник захватывал позицию лишь тогда, когда на ней не оставалось уже ни одного живого защитника. Противник шагал через тела погибших ге­роев — советских солдат, предпочитавших славную смерть позорному бегству. Ну, как тут не вспомнить слова бес­смертного Руставели: «Лучше смерть, но смерть со сла­вой, чем бесславных дней позор».

   Но и враг устилал подмосковные поля трупами сво­их солдат. И в этом был высший смысл не знавшего в истории примера самопожертвования советских солдат: враг все более и более выдыхался, мощь его ударов по­степенно слабела, он напоминал раненого зверя, делаю­щего свои последние шаги уже по инерции. Темп его наступления все более снижался и составлял уже всего лишь 3—5 километров в сутки — значительно ниже тех, которые были запланированы немецко-фашистским ко­мандованием, ниже тех, на которые оно вправе было рассчитывать, — ведь оно располагало мощным, одетым в броню ударным кулаком, действия которого поддер­живались крупными силами авиации.

   Однако, несмотря на чрезвычайно низкие оператив­но-тактические плотности сил и средств, оборона 16-й армии оказалась для противника трудно преодолимой средой. Соединения армии сумели в значительной мере самортизировать сильный первоначальный удар про­тивника и не дать ему осуществить оперативный про­рыв. Противнику не удалось также охватить армию с флангов. Более того, и последующие удары, направления которых в поисках слабых мест противник то и дело ме­нял, все больше увязали в гибкой системе советской обо­роны. Противник оказался вынужденным к ведению за­тяжных боев почти за каждую позицию, что лишало его возможности развить высокие темпы наступления и вырваться  на  оперативный  простор.

   Если учесть огромное превосходство противника, особенно в средствах поражения и другой военной технике, без учета которой представление о боевой мощи армии будет весьма неполным, то надо отметить, что своей относительной устойчивостью советская оборона была обязана в первую очередь высоким морально-боевым качествам воинов Красной Армии. Эти качества были воспитаны советским строем и всем социалистическим укладом жизни еще в годы мирного строительства. Те­перь, когда война стала суровой действительностью, на­вязанной гитлеровской Германией, эти качества проя­вились с огромной силой. Они в значительной мере ком­пенсировали и нехватку боевой техники и промахи в руководстве войсками на различных уровнях управле­ния. Стойкость и боевая энергия советских солдат еще больше возросли, когда каждый приказ, каждый призыв связывал их действия с задачей отстоять Москву. Воз­вышенные и благородные цели войны, которую вынуж­дены были вести советские люди, святость чувств, ко­торые они испытывали при одном лишь упоминании Москвы, а также неуемная ненависть к фашистам, оск­вернившим родную землю, — все это заставляло их за­бывать обо всех невзгодах, об опасностях, угрожавших жизни, и они стояли насмерть. Своим упорством и стойкостью советские солдаты помогали высшему ко­мандованию шаг за шагом выигрывать у противника минуты и часы, которые затем складывались в полно­весные сутки, так необходимые ему для выдвижения и сосредоточения резервов на нужных направлениях.

   Частные успехи, которых все-таки удавалось добить­ся противнику, все чаще смахивали на Пирровы победы. В этом немалая доля заслуги принадлежала и конни­кам Плиева. И все же противник упорно рвался вперед: некоторые успехи, достигнутые им, как бы вселяли в него надежду, что стоит приложить еще немного усилий и оборона советских войск не выдержит и рухнет. На­дежды противника питались и соотношением сил, кото­рое все еще было в его пользу и с слепой настойчивос­тью однажды заведенной машины давило на боевые порядки советских войск, медленно, но неуклонно тесня их на восток.

   …Пытаясь сломить сопротивление кубанцев, прикры­вавших отход частей 316-й стрелковой дивизии на но­вый рубеж, обороны, противник непрерывно обрушивал на их позиции удары авиации, а затем бросал в атаку тапки и мотопехоту. Только за день 19 ноября советские конники отбили до двадцати яростных атак превосхо­дящих, сил противника, нанеся ему при- этом значитель­ные потери: было уничтожено 13 танков, а подступы к Федюково были устланы трупами вражеских солдат. Район Язвище, Федюково части 50-й кавалерийской ди­визии удерживали основными силами до самого вечера 20 ноября, прикрывая отход частей 16-й армии. Затем, когда дивизия выполнила возложенную на нее задачу, она получила приказ командующего армией самой начать отход. Это была сложная задача, потому что прежде чем начать отход, нужно было осуществить вывод час­тей из боя и одновременно организовать прикрытие собственными силами — рассчитывать было не на кого, дивизия Плиева отходила последней.

   Несмотря на сложные условия, Плиев сумел все-таки главными силами «оттолкнуться» от противника и, прик­рывшись отдельными специально выделенными эскад­ронами, организованно начать отвод полков. Эскадро­ны, выделенные в прикрытие, напрягая последние силы, истекая кровью, жертвуя собой, сумели обеспечить глав­ным силам дивизии условия для отхода и своевремен­ного занятия обороны  на  рубеже Аксеново,  Шапково.

   Никогда не померкнет слава конников Плиева, ко­торые ценой жизни выполнили свой воинский долг. Бои у Федюково явились символом несгибаемого мужества и массового героизма воинов 50-й кавалерийской диви­зии. Здесь особую отвагу проявили эскадроны 37-го кавалерийского полка. Легендарным стал подвиг лич­ного состава 4-го эскадрона под командованием лей­тенанта Красильникова. Обороняя юго-западную окраи­ну Федюково, за один только день 20 ноября эскадрон уничтожил 20 вражеских танков. Оказавшись в окруже­нии, эскадрон в составе 37 человек на предложение гит­леровцев сдаться ответил дружным огнем и самоотвер­женной попыткой вырваться из окружения. Но силы сторон  были  слишком  уж  неравными.  Последние,  оставшиеея в живых бойцы во главе со своим раненым командиром со связками гранат бросились под вражес­кие танки.

   Героическую смерть в Неравном бою с танками про­тивника предпочли плену и бойцы 1-го эскадрона,- за­нимавшие оборону на северной окраине Федюково. Ка­заки-кубанцы повторили подвиг 28 панфиловцев. Но почему— повторили?.. У каждого подвига есть свой собственные координаты времени и пространства, своя собственная боевая и социально-нравственная значи­мость. Поэтому подвиги не повторяют, их — совершают. Разве братья Хлыстуновы— Михаил Афанасьевич и Максим Афанасьевич повторили кого-нибудь когда у деревни Федюково, прикрывая отход эскадрона, сража­лись с наседавшим врагом до последней капли крови? Разве братья повторили кого-нибудь, когда они, имея четыре гранаты и столько же бутылок с горячей смесью, подбили б немецких танков?

   Каждый подвиг уникален, потому что уникальна жизнь каждого из нас, потому что их совершают люди, обладающие неповторимой личностной сущностью и судьбой, которая имеет свою собственную ценность-семейную, общественную, трудовую, культурную, твор­ческую, нравственно-этическую и т. д. Потому что каж­дая человеческая судьба—феномен. Каждый подвиг уникален, потому что, как правило, он связан с опас­ностью для жизни и с готовностью человека в случае необходимости пожертвовать ею — одной единственной, своей, ни на чью другую не похожей. Каждый подвиг уникален, потому что даже в одном бою, хоть солдаты и дерутся вместе, но умирают в. одиночку, каждый по-своему, Совершая свой собственный подвиг — большой или малый, выдающийся, или не очень заметный, но обя­зательно свой собственный. И это потому, что даже в одном бою обстоятельства для каждого из них складыва­ются по-разному и действуют они-в этих обстоятельст­вах совсем по-своему. Итак, человеку дано однажды жить и :однажды умереть, и если в силу обстоятельств он вынужден жертвовать собой, то неважно, когда он распорядился своей жизнью: до или после другого, — если она Отдана во имя правого дела, то он. совершает свой собственный, никого не повторяющий и уже никем не повторимый подвиг. Раз судьба индивидуальна и уже поэтому неповторима, то неповторим и подвиг, венчаю­щий эту судьбу.

   Могут спросить: а как же пример? Ведь люди сле­дуют примеру других… Верно, следуют. Но следовать — не значит повторять. Весь предшествующий опыт чело­вечества в своей позитивной части проявившейся в деяниях самых выдающихся его сынов, — величайший пример для последующих поколений. Но гений Руста­вели, Леонардо да Винчи, Ломоносова, Суворова, Мен­делеева, Эйнштейна и многих других — самобытны и принадлежат каждый своей эпохе, так же как самобыт­ны и исторически обусловлены подвиги Спартака, Жан­ны Д’ Арк, Сусанина, Дундича, Гастелло, Матросова… Они неповторимы. Каждый из них в свое время и на сво­ем месте сделали то, что было ему предопределено сде­лать. Никто другой не будет делать то, что сделали их ве­ликие предшественники. Да в этом и нет нужды. Но сде­ланное великими, их научные, творческие, трудовые и ратные подвиги толкают новые поколения творцов ре­шать свои задачи и совершать новые подвиги так же вдохновенно и самоотверженно, как это делали их пред­шественники. Таким образом, они не повторяют, а доба­вляют нечто свое, новое к уже накопленным знаниям и опыту в самом широком его значении. Все идет на­растающим итогом.

   Ценность подвига в том и состоит, что хотя он и неповторим, зато обладает огромной силой примера. В этом диалектическом единстве — невозможности повто­рить и силе примера — залог развития, поступатель­ного движения людей к вершинам творчества и челове­ческого духа. На пути к этим вершинам лучшие пред­ставители рода людского совершают свои подвиги и занимают свое место в истории, адэкватное этим под­вигам, тем кирпичикам, которые они лично вложили в здание, называемое человеческой цивилизацией. Вот так обстоит дело с примером. А подвиг — это такая категория, в которой исключаются элементы вторичности. Подвиг всегда оригинален и первичен, даже если обстоятельства, в которых он совершался, и характер его схожи с уже ранее совершенными подвигами.

   В этой связи, не умаляя величия подвига 28 пан­филовцев, следует со всей определенностью подчерк­нуть,  что  Волоколамское  шоссе  прикрывали собой не одни панфиловцы, и совершенные здесь другими подвиги были не менее выдающимися. Здесь доблестно дра­лись казаки Плиева и Мельника, которых называли не менее славным именем — доваторцы. Здесь отличились и танкисты М. Е. Катукова. Это они — конники и тан­кисты— упорной обороной позиций в сочетании с гиб­ким маневром и контратаками не дали противнику прорваться к шоссе и тем внесли свой неоценимый бое­вой вклад в дело защиты Москвы. Этим они соверши­ли свой, собственный, неповторимый и несравнимый ни с каким другим подвиг. Именно несравнимый, ибо он имел свою особую, самостоятельную оперативно-такти­ческую значимость и моральную ценность. Несравни­мый, ибо сравнения, как бы они ни были лестны, обыч­но подразумевают некий недосягаемый эталон и поэто­му вольно или невольно принижают оцениваемые яв­ления.

   В битве под Москвой еще раз проявилась сила со­ветского патриотизма: подвиги и героизм здесь были уделом не одиночек, а делом тысяч и тысяч, в конечном счете, миллионов советских граждан. Но массовый ге­роизм не заслонил от нас тех особенностей обстановки, в которых был совершен каждый подвиг, начиная от оди­ночного бойца и кончая целыми подразделениями и частями.

   Подвиги конников Плиева были совершены в очень сложных условиях отхода, в тяжелейшей обстановке, когда позиции прикрытия оборонялись лишь неболь­шими по составу арьергардами, когда противник, имев­ший подавляющее превосходство, мог в любую минуту обойти их с флангов и уничтожить, замкнув прежде в железное кольцо. И, действительно, противник обходил и окружал эскадроны прикрытия, но они, смертельно уставшие в боях, продолжали упорно удерживать за­нимаемые позиции. Они дрались из последних сил да последнего вздоха, чтобы приковать к себе как можно больше сил противника, выиграть время и тем обес­печить своей дивизии условия для организованного от­хода и занятия нового рубежа обороны. Ценой жизни своих солдат, благодаря их героизму, эскадроны при­крытия выполнили свои задачи. Хотя об этом подвиге писалось в боевых донесениях, стало известно в шта­бах армии и фронта, но, к сожалению, он не получил такого широкого на всю страну, общественного резо­нанса, как, скажем, подвиг 28-ми. Не знаю, можно ли в данном случае, когда речь идет о гибели людей; говорить о везении или счастье, но ведь речь идет не просто о гибели, а о героической гибели, о подвиге, который был замечен и по достоинству оценен. В этом смысле, думается, можно сказать, что панфиловцам повезло. Их заметили и отметили. Не такой счастливой оказалась посмертная судьба казаков Плиева. Так уж распоряди­лась история, а вернее «его величество случай»: почему-то А. Кривицкогр и А. Бека —выдающихся советских журналистов и писателей—«потянуло» именно в 316-ю стрелковую дивизию. В своих замечательных очерках они воздали должное мужеству героев-панфиловцев и тем прославили на весь мир и во веки веков.

   А вот у казаков Плиева, к сожалению, не оказалось своего Кривицкого и Бека, которые по горячим следам совершенного подвига сумели бы рассказать советскому народу, как сыны Кубани не щадили своих жизней, гру­дью своей прикрывая родную столицу. Но, думается, что у подвигов нет срока давности, нет у них и «заднего числа»; Поэтому о них никогда не поздно сказать. Мы с уважением вспоминаем тех, кто в свое время не был отмечен всенародной славой, но проявил высочайшую силу духа и ценой самопожертвования отстоял боевые рубежи на священных полях Подмосковья. Для нас память, о доваторцах, казаках Плиева и Мельника так же священна, как и_: память о панфиловцах. Боевой судьбе было угодно поставить их рядом, плечом к плечу, на волоколамском рубеже. Пусть и память наша вос­крешает их одновременно. Они заслужили это. Их бое­вая доблесть достойна друг друга.

   Но если подвиги воинов кавалерийской группы ге­нерала Л. М. Доватора, их мужество и доблесть не были отмечены персонально, то боевая работа ее соеди­нений в целом была оценена очень высоко, она стави­лась в пример остальным войскам Западного фронта. В директиве Военного совета Западного фронта от 21 ноября в числе лучших первой была названа дивизия генерала И. А. Плиева. В директиве; в частности, гово­рилось: «Опыт борьбы за шесть дней показывает, что войска понимают решающее значение происходящих ожесточенных сражений. Об этом говорит героическое сопротивление, переходящее в ожесточенные контрата­ки доблестно дерущихся 50-ой и 53-ей кавалерийских ди­визий, 8-й гвардейской и 413-й стрелковых дивизий, 1-й гвардейской, 27-й и 28-й танковых бригад…»

   Бои, которые пришлось вести соединениями 16-й армии, ознаменовались не только подвигом мужества. Они имели большое оперативное значение, так как позволили в результате упорной и активной обороны задержать продвижение вражеских ударных группиро­вок и тем самым выиграть время, необходимое для перегруппировки и наращивания сил обороны. В этом большая заслуга принадлежала и соединениям кавалерий­ской группы Доватора, которая, используя свою высокую подвижность, по воле командующего армией оказывалась на самых угрожаемых участках и решала сложные опе­ративно-тактические задачи. Так, в очень сложных ус­ловиях обстановки, когда устойчивость обороны армии висела на волойке, кавалерийская группа блестяще выполнила задачу по прикрытии? отхода соединений армии, а затем в еще более усложнившихся условиях, испытывая огромное давление превосходящих сил про­тивника, сама основными силами сумела выйти из боя и так же организованно отойти на указанный ей рубеж Аксеново, Шапково и здесь, выйдя на правый фланг 8-й гвардейской (бывшей 316-й) стрелковой дивизии, вновь оседлать Волоколамское шоссе.

   В результате продуманных действий, сочетавших упорство в обороне позиций с гибким маневром и контратаками, невыгоды оперативного положения, в ко­тором оказались 16-я армия и которые грозили ей тя­желыми осложнениями вследствие неудавшегося контр­удара и встречного удара заранее изготовившихся к наступлению крупных группировок противника, были сведены к минимуму. Хорошая боевая работа кавале­рийских соединений Плиева и Мельника позволили войскам армии вести более или менее планомерно сдерживающие действия.

   Упорная и активная оборона соединений армии, питаемая массовым героизмом их личного состава, не поз­волила противнику прорвать фронт и выйти в оператив­ную глубину. А это уже был значительный оператив­ный выигрыш, так как ставил под сомнение цели, кото­рые   преследовало   немецко-фашистское   командование, то есть разгромить 16-ю армию и создать условия для охвата Москвы с северо-запада. Таким образом, на этом этапе сражения пресловутый немецкий «клин» не сра­ботал — оборона 16-й армии сохранила свою устойчи­вость, расколоть ее врагу не удалось.

   Продолжение следует…

   А. Г. Гучмазов

   Генерал армии И. А. Плиев

   Издательство «Ирыстон» Цхинвал 1984