Исторический и политологический аспекты (I)
Объединение Осетии в ранние советские годы
Признание 26 августа 2008 г. Российской Федерацией независимости Республики Южная Осетия сделало определенным статус осетинского народа за Большим Кавказским хребтом. Он реализовал свое право на политическое и национальное самоопределение, которое заявил в момент распада Советского Союза. Вместе с проблемой статуса была решена и проблема и безопасности южных осетин. В соответствии с международно-правовыми договоренностями РФ фактически взяла на себя гарантии безопасности РЮО, а также помощь в становлении югоосетинской государственности. Однако вопрос о единстве осетинского народа остался нерешенным.
Объединение Осетии в ранние советские годы
Вопрос об объединении Осетии встал сразу же после установления Советской власти в Грузии в 1921 г. Отметим, что к этому моменту Южная Осетия пережила тяжелейшую этническую чистку (фактически — попытку геноцида) со стороны властей меньшевистской Грузии.
В течение всего 1921 г. югоосетинские руководители ставили вопрос о статусе Южной Осетии. Вначале был поставлен вопрос о самоопределении Южной Осетии и воссоединении ее с РСФСР. Однако Сталин и Орджоникидзе всячески блокировали такое решение.
Осенью 1921 года руководители югоосетинского Ревкома поставили вопрос об автономии в Южной Осетии. Несмотря на попытки грузинских властей блокировать это решение, в апреле 1922 г. Юго-Осетинская автономная область была образована. При этом грузинские власти фактически аннексировали в пользу Грузии Казбегский район — ареал обитания 2 из 11 обществ горной Осетии [Бугай, Трепавлов, Гатагова 2011, с. 289].
Но ни о каком объединении Севера и Юга Осетии ни в Москве, ни в Тифлисе и слышать не хотели. Почему? Тут можно выделить несколько причин.
Во-первых, в объединении Осетии не был заинтересован ни большевистский Тифлис, ни грузинское лобби во главе со Сталиным и Орджоникидзе. Во-вторых, по мнению ряда специалистов, в самой Москве видели в югоосетинской автономии в составе Грузии своего рода инструмент давления на Грузию, если та попробует проявить излишнюю самостоятельность — в этом смысле объединение Осетии было делом вредным [Дзугаев2011, с. 404].
В-третьих, у объединения Осетии не могло не быть противников внутри Северного Кавказа. Напомним, что Североосетинская автономная область была учреждена лишь в 1924 году в составе Горской автономной республики. При этом границы области еще долго не были очерчены и являлись предметом споров с Ингушетией, Кабардой и представителями казачества.
Отдельно выделялась проблема Владикавказа, который стал предметом борьбы между осетинами, ингушами и казачеством.
Между тем проблема административно-территориального устройства осетинских земель не была решена. В мае 1925 г. И. В. Сталин встретился с осетинской делегацией во главе с североосетинским руководителем Симоном Такоевым. Осетинская делегация представила на рассмотрение генерального секретаря проект объединения Осетии — Северной, Южной и Моздокского района РСФСР.
По результатам встречи Сталин отправил 23 мая 1925 г. шифровку руководителю Юго-Восточного бюро (Юговостока) ЦК РКП (б) А. И. Микояну:
1) Был у меня Такоев и другие осетины. Внимательное ознакомление с делом убедило меня в том, что можно было бы согласиться на объединение Северной и Южной Осетии в Автономную республику в составе Грузии. Есть основание думать, что ингуши будут возражать, так как план объединения двух частей Осетии может облегчить дело перехода Владикавказа в руки Осетии. Поэтому надо обмозговать этот вопрос со всех сторон.
2) Думаю, что Лескен следовало бы передать осетинам целиком, против чего Кабарда не возражает, а с возражением южной части Лескена можно не считаться.
3) Осетинский план присоединения к Осетии Моздокского района фантастичен и совершенно неприемлем, о чем я и сказал осетинам. Думаю, что излишек осетинского населения можно было бы переселить на фондовую землю, с тем, чтобы потом составить из осетинских сил национальный район с исполкомом, подчиненным Ростову. Обо всем этом я пишу от себя лично. Сообщи мнение Крайкома [Шифротелеграмма 2005, с. 283].
Из этого письма следует, что Сталин был готов рассматривать вопрос об объединении Осетии при условии вхождения ее в Грузию. Кто был автором предложения о вхождении в Грузию, из текста письма остается не ясным. Была ли эта инициатива самого Такоева? Или вопрос о вхождении в Грузию поставил сам Сталин?
Некоторые историки (например, М. М. Блиев) уверенно считают, что вопрос о вхождении в Грузию инициировал Сталин. И именно он «ориентировал» североосетинское руководство на вхождение в Закавказскую Федерацию как на приемлемую форму решения вопроса об объединении. Более того, по мнению Блиева, Сталин хотел прирастить территорию Грузию ингушскими землями и Сунженским округом [Блиев 2006, с. 331].
В принципе, исключать наличие подобных планов нельзя, но с одной оговоркой. Укрупнение территории Грузии за счет осетинских, ингушских и сунженских земель вело к смещению этнического баланса внутри самой Грузии. Осетинские, ингушские и сунженские земли Грузии были нужны, но вот их обитатели вряд ли. Поэтому не исключено, что существовал еще один план, связанный с решением демографической проблемы, например, план массового переселения грузин в Осетию и Ингушетию, как это было в Абхазии в 1930-1980-е гг.
В пользу гипотезы о существовании подобного плана свидетельствует следующий факт: в результате массовой депортации карачаевцев и балкарцев в 1944 году территория Грузинской ССР была действительно увеличена за счет ареала обитания депортированных народов. А грузинская историческая наука даже пыталась доказать, что бывшие карачаевские и балкарские были ареалом обитания сванов.
Отметим, что тогда же — в 1944 году — территория Грузинской ССР была увеличена за счет территории Северо-Осетинской АССР, которой, правда, передали часть земель упраздненной Чечено-Ингушской АССР. В тот же период в Северную Осетию насильственно переселяли юго- осетинское население с целью увеличить долю грузинского населения ЮОАО [Блиев 2006, с. 341-344].
Однако позволим высказать предположение, что мотивация Сталина была тоньше, чем элементарный территориальный передел в пользу Грузии. Стремясь не допустить объединения Осетии, он выдвигал неприемлемые для сторон условия. В беседе с Такоевым в качестве условия объединения Осетии Сталин назвал ее вхождение в Грузию. Неожиданно получив позитивный ответ, Сталин мгновенно пересылает информацию об осетинских инициативах Микояну, но у того был свой взгляд на вопрос.
8 июня 1925 г. Микоян отправляет Сталину ответную телеграмму:
«Несмотря на географические неудобства, хозяйственное обобщение Южной и Северной Осетии и их объединение с точки зрения разрешения национального вопроса для Осетии, наверное, будет целесообразным. Однако включение объединенной Осетии в состав Грузии и переход в Закавказье ставит под угрозу установившиеся межнациональные взаимоотношения среди национальностей Северного Кавказа и может явиться брешью в недавно организованном Севкрае, покоящемся на задачах примирения трех антагонистических слоев — горцев, иногородних с казаками. Это может явиться прецедентом к превращению в республику Чечни, Кабарды и проч., что может нарушить трудно установившееся равновесие между ними. Надо дать себе полный отчет: итти ли к полному обособлению от казачьей и вообще русской части Севкавказа путями: 1) передачи их в состав Закавказья; или 2) путем создания Федерации Северо-Кавказских Горских республик, в результате чего Севкрай должен превратиться в Югроссии. Этим самым Северо-Кавказские горцы выходят из состава РСФСР или продолжают линию, взятую с самого начала советизации Севкавказа, объединяющую горцев с казаками.
Эти возможные пути нам были известны, когда мы организовывали Севкрай в нынешнем составе, исходя из того, что не может быть прочности соввласти без примирения горцев с казаками. Причем включение объединенной Осетии в состав РСФСР, а не Грузии считаем политически целесообразным, имея ввиду внутреннее равновесие Грузии. Причем после объединения Осетии город Владикавказ остается в прежнем своем положении, то есть вольным городом в составе РСФСР, являющимся лишь резиденцией как Осетии, так и Ингушетии, но не входящим в состав этих автономных областей. Мы не говорим о тех затруднениях и бесконечных конфликтах, которые неизбежно будут иметь место между Осетией и ее северокавказскими соседями, разрешение которых станет труднее. Спешку в вопросе о выделении Осетии считаем нецелесообразной» (Цит. по: [Жирнов 2011, с 51. ].
26 июня 1925 г. Сталин направляет Орджоникидзе послание следующего содержания:
«Лично я не возражал против плана осетин, но ввиду поступивших возражений Юговостока (то есть от Микояна —В. Н.), я очень колеблюсь и не решаюсь дать никаких советов. Очень бы просил тебя отложить с ответом до нашей совместной встречи с Микояном» [Шифрограмма 2005, с. 238.
Но для Орджоникидзе, который в тот период был своего рода конструктором Грузинской ССР, было неприемлемо вхождение объединенной Осетии в РСФСР. Встревоженный этой перспективой, Орджоникидзе принял у себя осетинскую делегацию во главе с Такоевым. 9 сентября 1925 г. Серго пишет «дорогому Сосо» пространное письмо в том числе с отчетом о встрече с осетинами:
«Сегодня приехал ко мне Такоев и показал разрешение Крайкома Севкавказа, в котором говорится, что старое решение их отменяется и что они согласны на объединение Осетии, но при условии вхождения объединенной Осетии в РСФСР. Более никчемного и неосуществимого решения трудно придумать, а здесь дается пища для всякой болтовни о том, что Россия хочет отнять у Грузии Цхинвал. Такоев их пугал, и они не знают, как и что делать. Я Такоеву говорил о нашем разговоре, он это понимает, хотя и не рад такой постановке вопроса. Решение Крайкома считает прямо издевательством. Я ему посоветовал съездить к тебе[Письмо секретаря 2005, с. 310-311].
Теперь о мотивациях основных участников этой истории.
Орджоникидзе, безусловно, отстаивал грузинский интерес. Для Грузии объединение Осетии было опасно. Если даже Осетия объединялась в составе Грузии, то возникал вопрос о районах внутренней Грузии, где также проживали осетины. Осетинская автономия могла претендовать и на эти территории. Объединение Осетии под юрисдикцией РСФСР и вовсе лишало Грузию тех территорий, на которые она претендовала.
Микоян отстаивал паритет между северокавказским казачеством и горцами. В его позиции относительно статуса Владикавказа проглядывается стремление отстоять интерес казачества.
Что же касается Сталина, то легче всего обвинить его в прогрузинской позиции. Хотя такая мотивация в его действиях присутствовала, однако стремление помочь соотечественникам было, видимо, не единственным посылом Сталина. Являясь, безусловно, противником объединения Осетии (тем более, в составе РСФСР), генсек одновременно хотел использовать «осетинский фактор» в своей политической игре. Умело стравливая Такоева, Микояна и Орджоникидзе, Сталин добивался роли арбитра в идущем столкновении интересов. И, тем самым, закреплял за собой роль верховного арбитра в вопросах территориального передела Кавказа.
В августе 1925 года Сталин окончательно ставит точку в вопросе об объединении Осетии. И ставит ее весьма своеобразно. Он пишет пространное письмо членам Политбюро, в котором говорит буквально следующее:
«До сего времени ЦК держался в национальном вопросе той линии, чтобы не препятствовать превращению национальных областей в национальные республики. Предполагалось, что СССР ничего не проиграет от такого превращения, а политический эффект от этого будет положительный. На этом именно основании я высказался недавно за объединение Южной и Северной Осетии (первая входит в состав Грузии, вторая — в состав РСФСР) в одну область, с тем что объединенную область превратить потом в Осетинскую Республику. Возможно, что это обстоятельство послужило одной из причин предварительного решения президиума Северо-Кавказского исполкома в пользу объединения двух осетинских областей с вхождением их в Грузинскую Республику в виде объединенной республиканской единицы. Но теперь, живя на Северном Кавказе и присматриваясь ближе к действительности, я вижу, что политика эта, будучи доведена до крайности, обязательно должна породить ряд серьезных минусов, способных затруднить наше политическое положение и в русских, и в нерусских районах. Печальнее всего, что минусы эти уже появились, по крайней мере на Северном Кавказе. Во-первых, вслед за осетинами вопрос о превращении в республику и выходе из РСФСР с вхождением в Закавказскую республику ставят чеченцы. Во-вторых, Дагестан подготавливает вопрос о выходе из РСФСР и вхождении в Закавказскую Республику. Несомненно, что за ними потянутся ингуши и другие. В-третьих, видя все это, казаки (терские и кубанские пока что, а затем заговорят и донские казаки) уже поговаривают об автономии и создании казачьих республик, заявляя, что они «не хуже осетин и дагестанцев», что у них «тоже имеются свои особые интересы», что «незачем обижать русских, отказывая им в том, что уже предоставлено нерусским». Это есть ростки русского национализма, т. е. самого опасного вида национализма. Я уже не говорю о том, что все это не может не настраивать национальные республики Севера и Востока РСФСР в духе выхода из РСФСР и вхождения в СССР в качестве союзных республик.
Распад РСФСР — к этому может пойти дело, если не изменим политику теперь же. Как тут быть? Либо нужно согласиться с тем, что северокавказские национальные области превратятся в республики, отойдут к Закавказью и составят общую федерацию,- и тогда, во-первых, придется пойти на создание такой же федерации из Татарской Республики, Башкирской Республики, Киргизской Республики и пр., примирившись с распадом РСФСР, во-вторых, придется дать удовлетворение нарождающимся «национальным» стремлениям казаков; либо нужно воздержаться от политики превращения национальных областей в республики, твердо сказав прежде всего осетинам, чеченцам, дагестанцам и другим, что они останутся в составе РСФСР. Отсюда мои предложения:
1) руководствоваться впредь тем, что требования предисполкомов национальных областей, желающих щеголять предсовнаркомами, о превращении областей в республики не должны удовлетворяться;
2) не санкционировать предварительного решения президиума северокавказского исполкома о выходе Северной Осетии из состава РСФСР и объединении ее с Южной Осетией в составе Грузии;
3) держать курс на укрепление РСФСР и сплочение вокруг нее ее национальных областей и республик;
4) укрепить бюджет РСФСР с учетом интересов национальных областей и республик;
5) выдвинуть одним из замов предсовнаркома РСФСР национала» (Цит. по [Жирнов 2011, с. 52].
Сталин де-факто обвиняет осетинское руководство в провоцировании распада РСФСР. Он дистанцируется от защиты интересов Грузии, оставляя это поприще Орджоникидзе, и выставляет себя защитником РСФСР и центральной власти в Москве. Ритуально обругав «нарождающийся русский национализм», Сталин заигрывал именно с русскими национальными амбициями и играл на опасениях русских партийцев и управленцев о возможности «всеобщей автономизации», которая могла привести к ущемлению интересов русского населения.
Важно отметить, что 1925 года — это время, когда Сталин еще не является полновластным лидером партии и государства. Он еще вынужден искать себе внутри партийного и государственного аппарата поддержку в борьбе с оппозиционными ему Л. Д. Троцким и другими деятелями партии.
В этой борьбе Сталин мог опереться на значительную часть грузинской и других завкавказских парторганизаций. Однако, как человек умный и разбирающийся в национальных вопросах, он не мог не понимать, что бороться надо за русское этническое ядро партии. А это ядро боялось создания «слишком большого количества» и «слишком крупных» национальных республик.
Сталин, видимо, искренне считал, что автономизация «слишком далеко зашла» и ее нужно прекратить, поэтому не исключено, что он решил воспользоваться осетинским вопросом, чтобы остановить автономизацию. И тогда речь идет о мастерски закрученной политической интриге, в которой все ее участники — Такоев, Микоян, Орджоникидзе, — сами того не подозревая, сыграли в пользу Сталина. Возможно, что новые архивные изыскания помогут подтвердить или опровергнуть это предположение.
Как бы то ни было, в 1925 году дело объединение Осетии было фактически похоронено. Однако объединительные тенденции в осетинском обществе не угасли.
В 1928 г. информационный отдел Представительства ОГПУ на Северном Кавказе подготовил для московского руководства отчет о ситуации в северокавказских республиках. Особое внимание было уделено Северной Осетии, в том числе — объединительным тенденциям.
Авторы отчета называют причины и основные движущие силы этих тенденций:
«В основе движения на объединение трех Осетий лежат следующие причины: Сев. Осетия малоземельна, участие на стороне контрреволюции не дало возможности обеспечить себя, подобно соседям, за счет казачества, и единственным выходом из аграрной перенаселенности может быть присоединение к Сев. Осетии Моздокского района Терского округа с 10 000 осетинским населением и где до революции Северная Осетия арендовала 35 000 десятин земли. Южная Осетия, входящая в состав Закавказья, не имеет никаких видов на свое развитие, как по особенно острому малоземелью, так и по недостатку культурных сил. Северная Осетия, напротив, с присоединением Моздока получит возможность удовлетворить земельный голод Юго-Осетии полностью, а также с переизбытком пополнить недостающие ей культурные силы. Помимо указанного, движение вызвано и рядом других причин. Основные из них: 1) значительный рост за последние годы торгового капитала, уже не укладывающегося в рамках Сев. Осетии и ищущего своего рода „рынки“ для приложения своей инициативы; 2) огромное перепроизводство интеллигенции и вытекающее отсюда 3) стремление нацинтеллигенции к большей политической самостоятельности Осетии путем освобождения от „опеки“ Края, дабы занять, если не равное положение с Дагестаном, то хотя бы после объединения отойти к Закавказью, где, по мнению осетинской нацинтеллигенции, имеется перспектива на большую политическую свободу действий в национальном развитии» [Записка 2005, с. 548].
Таким образом, корни объединительных тенденций ОГПУ видит именно на Севере Осетии, а в качестве основного их носителя называется осетинская интеллигенция, которую сотрудники ОГПУ обвиняют в «перепроизводстве» (странный термин!).
Об осетинской интеллигенции в отчете ОГПУ говорилось особо, отдельно и много:
«Огромные для Северной Осетии кадры нацинтеллигенции (до 3000 учителей, профессоров, агрономов, врачей, юристов, инженеров, бывших дворян, бывших офицеров, около 2000 человек молодежи, обучающейся в различных вузах, из коих — 60% из чуждых советской власти прослоек, а также около 3000 человек, имеющих среднее образование (не считая учителей, находящихся не у дел), органически связанные своим происхождением с национальной буржуазией, проникнув во все области общественно-политической и хозяйственной жизни области, оказывают тем самым сильное давление на национальное руководство, в подавляющем большинстве вышедшее из ее среды. В связи с этим нацинтеллигенция фактически „делает“ политику в области, направляя ее по нездоровому руслу и отражая в ней, более чем в других нацобластях, элементы узкого национализма. Так как не вся осетинская интеллигенция находит приложение своего труда в пределах области и ее кадры непрерывно пополняются молодняком из вузов, в наличии имеется огромная безработица осетинской интеллигенции, непрерывно находящейся в движении в поисках возможности применения своей активности и выхода из данного положения» [Записка 2005, с. 548].
Осетинская интеллигенция обвинялась в стремлении вывести Северную Осетию из-под власти РСФСР и через объединение с Южной Осетией ввести уже всю Осетию в Закавказскую Федерацию. Укажем, что такой путь развития сулил в себе как опасности, так и возможные приобретения.
Закавказская Федерация было весьма непрочным государственным образованием. Уже при ее создании в начале 1920-х годов многие сомневались в ее долговечности. А к началу 1930-х годов скорый распад ЗСФСР был очевиден всем. А значит, был неизбежен и новый административно-территориальный передел на Кавказе.
В этой ситуации у объединенной Осетии как части ЗСФСР было два пути: превратиться в союзную республику или стать автономией Грузии. Если превращение в союзную республику давало Осетии большие возможности, то вхождение в состав Грузии ставило под угрозу осетинскую национальную идентичность.
Укажем и на еще одну особенность ситуации. Если в период 1918-1921 гг. носителями объединительных тенденций были южане, то к 1925 году инициатива переходит к северянам. И тут заметно некоторое смещение акцентов.
Если для южан объединение Осетии равнозначно объединению с РСФСР и являлось способом избавления от угрозы этнического истребления со стороны грузинских шовинистов, то для северян вопрос об объединении Осетии — это вопрос решения более широких задач, стоящих перед осетинским народом (развитие национальной культуры, малоземелье, экономическое развитие). Вопросы же осетино-грузинских отношений при этом как бы отступали на второй план. Это вовсе не означает, что северные осетины были прогрузински настроены и уж, тем более, стремились под власть Тифлиса. Действительно северные осетины воспринимали грузинскую угрозу менее остро, чем южные. Но здесь же следует учесть, что к 1925 году изменились и стоящие перед осетинским национальным движением задачи.
Подавление объединительных тенденций в Осетии привело к ситуации статус-кво, при котором Юг Осетии стал частью Грузии, а Север — РСФСР.
Проблема единства Севера и Юга Осетии в позднесоветские и первые постсоветские годы
Существование Севера и Юга Осетии в различных административно-террриториальных образованиях (РСФСР, ГССР) обусловило динамику их раздельного развития. В какой-то мере это развело интересы северных и южных осетин.
Во-первых, налицо был дисбаланс развития между Севером и Югом: Север — более индустриализированный, Юг — аграрная провинция Грузинской ССР.
Во-вторых, между Севером и Югом Осетии отсутствовали надежные транспортные коммуникации. Транскавказская магистраль (Транскам) была построена лишь в середине 1980-х гг.
В-третьих, на Севере и Юге по-разному понимались опасности. Если на Севере главная угроза — это конфликт с экстремистски настроенными ингушскими кругами, то для Юга на первом месте стояла грузинская экспансия.
В-четвертых, раздельное государственно-политическое существование Севера и Юга Осетии привело к появлению соответственно североосетинской и югоосетинской политических элит, обладавшими административными, экономическими, политическими амбицияи.
В-пятых, в момент распада СССР политическое поведение северных и южных осетин было различно. Если на Севере Осетии политическая инициатива была в руках местной элиты из числа представителей партийной, хозяйственной и военно-милицейской номенклатуры, то на Юге интересы партийно-хозяйственной номенклатуры и т. н. «новой элиты», молодых политиков, пришедших, прежде всего, из Народного Фронта «Адамон Ныхас», вступили во взаимный антагонизм. Более того, потребовалось вмешательство осетинской диаспоры в конфликт (московского культурного общества «Фарн» и генерала К. М. Цаголова) для того, чтобы попытаться его разрешить [Санакоев 2004, с. 19].
Отметим, что Южная Осетия в политическом отношении пережила интересный феномен, характерный также для Абхазии, Грузии, Армении (в том числе — Нагорного Карабаха). Этот феномен — высокая инфильтрация в политическую сферу на руководящие роли гуманитарной научной интеллигенции, в первую очередь, историков и филологов. Так, у истоков национального движения и государственных структур Южной Осетии стояли историки и филологи (А. Р. Чочиев, Ю. С. Гаглойти, Ю. А. Дзиццойты, М. В. Цховребова и другие).
Главным «связником» между Севером и Югом Осетии и, наверное, главным сторонником интересов Юга во Владикавказе был С. П. Таболов — политик и государственный деятель, обладавший еще и еще талантом организатора науки: в 1991-1993 гг. он возглавлял Северо-Осетинский институт гуманитарно-социальных исследований (СОИГСИ).
Этот феномен объясняется тем, что в ситуации острого этнического противостояния, борьбы за сохранение собственной идентичности именно наука зачастую была своего рода «полем битвы». Многочисленные монографии и диссертации были не просто научными работами, а своего рода аргументами в борьбе тех или иных народов за право жить на своей земле. Именно этот фактор обусловил такое высокое представительство гуманитариев в национальном движении в Южной Осетии.
Лидерство этого гуманитарно-научного элемента в национальном движении Южной Осетии обусловило его не только национальный, но и демократический характер. Лидеры «Адамон Ныхас» противопоставляли себя партийной номенклатуре не только на Юге, но и на Севере Осетии. Если почитать, например, публицистику начала 1990-х гг. идеолога «Адамон Ныхаса» А. Р. Чочиева (фигуры, прямо скажем, неоднозначной), то там есть прямые обвинения в адрес партийной номенклатуры как Севера, так и Юга Осетии в предательстве, в стремлении сохранить власть любым путем и т. д.
Совершенно очевидно, что такая риторика не могла не настораживать власти Северной Осетии. Кроме того, была и еще одна тема, которая педалировалась Чочиевым и его кругом в 1990-1992 гг. Эта тема — кланово-политический эгоизм северян и руководства Северной Осетии и его стремление самоустраниться от решения проблем Юга Осетии, чтобы не пустить южан во власть.
В то же время, Чочиев и его круг в «Адамон Ныхас» видели в 1990-1991 гг. пути объединения усилий Севера и Юга. Приведем здесь цитату из Чочиева:
«Я предполагал следующее: 1) включиться в оппозиционные рескому силы, но в мотивы противоборства с номенклатурой добавить общеосетинский — идею осетинского единства. Борьба с коррупцией не могла иметь серьезный отзыв у страны, напрочь растаскивавшейся несунами — Юг и Север в этом смысле ничем не отличались от остальной социалистической родины; 2) привлечь в Южную Осетию осетин с Севера, по возможности уже авторитетных, на ответственную ра¬боту во власти и производстве. Создать им авторитет обще¬осетинского звучания и значения, и вернуть на Север. Конку¬рировать со старыми лидерами. И сделать общенациональную идею актуальной в межличностной сваре кабинетных оппонентов [Чочиев 1994, с. 43].
То есть Чочиев пытался экономически завязать Юг и Север Осетии, связав еще и экономические элиты северян и южан. Однако экономическая основа — при всей ее важности — вряд ли может быть главным объединяющим фактором для Севера и Юга.
И здесь вновь стоит вернуться к теме той осторожности, с которой относились к национальному движению на Юге Осетии власти Северной Осетии. Эту осторожность нельзя объяснить, если не понимать тогдашнего политического контекста. 9-10 сентября 1989 года прошел Второй съезд ингушского народа, на котором было выдвинуто требование восстановить автономию Ингушетию — то есть требование территориального раздела Чечено-Ингушской АССР — и передачи этой автономии Пригородного района Северной Осетии [Цуциев 1998, с 157].
20 июля 1990 года третья сессия Верховного Совета Северной Осетии приняла «Декларацию о государственном суверенитете» республики. Согласно этой декларации, статус республики повышался из автономной до союзной. 24 мая 1991 года это было зафиксировано в Конституции РСФСР.
Руководство Северной Осетии вынуждено было пойти на объявление государственного суверенитета в ситуации повального «парада суверенитетов» и угрозы территориальной целостности республики.
27 ноября 1990 года «Декларацию о государственном суверенитете» принимает Чечено-Ингушская АССР. С этого момента ингушские лидеры и руководство Чечено-Ингушетии во главе с Доку Завгаевым начинают просто соревноваться друг с другом в выдвижении территориальных претензий к Северной Осетии.
При этом следует учитывать саму сложную обстановку в Чечено-Ингушетии. Там в этот момент с одной стороны усилились ингушские национал-радикалы, стремившиеся выделить из территории Чечено-Ингушетии и Северной Осетии собственную республику. С другой стороны, амбициозный руководитель республики, чеченец по национальности Доку Завгаев стремился не допустить территориального раздела собственной республики. Но и у самого Завгаева были противники внутри чеченского общества. В первую очередь, национал-радикалы во главе с Зелимханом Яндарбиевым и Джохаром Дудаевым.
В этой ситуации территориальные претензии к Северной Осетии становились своего рода инструментом внутриполитической борьбы в самой Чечено-Ингушетии. Завгаев и чеченские кланы, поддерживая требования сецессии части территории Северной Осетии, пытались выбить аргументы из рук ингушских сепаратистов, мечтающих о разделе самой Чечено-Ингушетии.
В этой ситуации руководство Северной Осетии не могло до конца солидаризоваться с национальным движением южных осетин. Ведь южане требовали территориального передела Грузинской ССР. А любой территориальный передел — это прецедент. И прецедент, невыгодный для Северной Осетии.
В то же время вмешательство Севера в дела Юга начинает просматриваться, начиная с 1990 года. В 1991 году командующим гвардией и первым премьер-министром Южной Осетии был назначен Олег Тезиев, фигура неоднозначная и до сих пор вызывающая споры. Не будем подробно останавливаться на личности Тезиева, укажем лишь на то, что он — северянин, никогда до своего назначения не работавший на Юге Осетии. И что в самые тяжелые дни 1991-1992 гг. Тезиев сыграл огромную роль, как в обороне Цхинвала, так и в той помощи, которую оказали южане северянам во время ноябрьских событий 1992 года.
Расхожим мифом, бытующим в политологической литературе, является утверждение о том, что Северной и Южной Осетии была гарантирована поддержка Москвы в конфликте с Ингушетией и Грузией. На самом деле, это было совсем не так.
Определенные круги в Москве либо хотели использовать конфликты обеих Осетий с соседей в своих интересах, либо подыгрывали врагам Осетии. Наглядно это можно проследить на примере грузино-югоосетинского конфликта.
К концу 1990 года М. С. Горбачев хорошо понимал, что националисты типа Гамсахурдиа несут в себе опасность не только для целостности государства, но и для его личной власти. Сил и средств для того, чтобы отстранить набирающих власть националистов у Горбачева не было. Единственный шанс удержать грузинских радикалов состоял в том, чтобы спровоцировать межнациональные конфликты в пределах Грузинской ССР. Грузино-осетинский конфликт был как раз удобным поводом для затягивания Гамсахурдиа и его режима в пучину конфликта.
В ночь с 6 на 7 января 1991 года в Цхинвал вошла грузинская милиция и поддерживающие ее незаконные вооруженные формирования. Грузинскими властями был арестован председатель Верховного Совета Южной Осетии Торез Кулумбегов.
Осуществлявшие разделение сторон в зоне конфликта части Внутренних войск МВД СССР под командованием генерал-майора Генриха Малюшкина покинули свои позиции вокруг города. Как признавал впоследствии сам Малюшкин, он и его подчиненные сделали это по приказу из Москвы, и сделали это с тяжелым сердцем [Санакоев 2004, с. 150]. Возможно, что генерал Малюшкин искренен, когда говорит про собственное тяжелое психологическое состояние. Однако его прямые начальники и политическое руководство в Москве прекрасно осознавали, что они делают. И вряд ли у них было тяжело на сердце.
16 января 1991 года в Тбилиси прибыл спикер Совета Национальностей Верховного Совета СССР Рафик Нишанов. В результате переговоров с грузинским руководством был достигнут компромисс, согласно которому Грузия признала, что ее милиция подчиняется МВД СССР. А значит, имеет право проводить операции на территории Южной Осетии [Санакоев 2004, с. 150].
Отметим, что в январе 1991 года Гамсахурдиа повел наступление по всем фронтам. Тогда же был арестован его политический оппонент, лидер военизированной группировки «Мхедриони» Джаба Иоселиани. В его аресте принимали участие подразделения Закавказского военного округа. Эта деталь также указывает на то, что Гамсахурдиа получил карт-бланш на свои действия из Москвы.
Похоже, что Горбачев и его силовые министры просто решили дать Гамсахурдиа «порезвиться», чтобы он наделал ошибок, и его можно было сделать управляемым. Циничность такой политики не могла не осознаваться ее творцами. А вот ее пагубность — вряд ли. Разыгрывания конфликтного потенциала в распадающейся Грузинской ССР не помогало привязать Тбилиси к Москве и заставить Гамсахурдиа пойти на уступки, а просто приводило к усилению конфронтации и росту грузинского сепаратизма.
Не менее цинично вел себя и альтернативный центр власти во главе с Председателем Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельциным. В марте 1991 года Ельцин совершил вояж на Северный Кавказ. В Чечено-Ингушетии он заявил о возможности разрешения осетино-ингушского территориального спора в пользу ингушей.
После этого Ельцин отправился в Грузию, где в Казбеги встретился с Гамсахурдиа. По результатам этой встречи был подписан уникальный по своей правовой безграмотности (или наглости?) документ, в котором главы парламентов РСФСР и Грузии — Ельцин и Гамсахурдиа — фактически присвоили себе полномочия союзных органов власти. Согласно этому документу, Ельцин обязывался содействовать выводу советских войск с территории Южной Осетии, Россия и Грузия создают совместный милицейский отряд для «разоружения незаконных вооруженных формирований», то есть фактически осетинских вооруженных формирований [Блиев 2006, с. 378-379].
Таким образом, если для консервативных сил, стремившихся удержать Грузию в составе СССР, Южная Осетия была лишь способом разжечь пожар межнационального конфликта и шантажировать грузин, то для «сил молодой российской демократии», заключивших союз против «коммунистического Центра», Южная Осетия представляла собой союзника «московских консерваторов», а, следовательно, врагом. Южная Осетия оказалась зажата между противоборствующими силами, желавшими решать свои проблемы за счет осетинских интересов.
К этому следует добавить то, что Северная Осетия в этот момент оказалась также лишена свободы политического маневра. С весны 1991 года происходит обострение обстановки в Пригородном районе, что привело к введению в нем чрезвычайного положения.
Дальнейшие дезинтеграционные процессы на территории СССР вызвали осенью 1991 года фактический паралич центральной власти в СССР, а в декабре — его роспуск. На это накладывался сложная региональная ситуация, в которой оказалась сама Осетия. Причем как Южная, так и Северная.
С осени 1991 года начинается эскалация чеченского процесса (приход к власти Д. Дудаева, сецессия Ингушетии от Чечни и т. д.) и связанное с этим усиление территориальных претензий к Северной Осетии. Прибавим к этому войну в Южной Осетии и гражданское противостояние в Грузии, где столкнулись интересы режима З. Гамсахурдиа и его оппонентов.
В этой ситуации 13-14 декабря 1991 года во Владикавказе прошел Съезд Осетинского народа. На нем было декларирована необходимость объединения Севера и Юга Осетии. Однако сам съезд прошел не бесконфликтно. На нем обозначились противоречия между руководством Северной Осетии и частью лидеров южан. В частности, произошел конфликт между руководителем «Адамон Ныхас» А. Чочиевым и лидером североосетинского ополчения Б. Дзуцевым, которое Чочиев расценил как интригу североосетинского руководства [Осетия перед выбором, с. 21].
21 декабря 1991 года Верховный Совет Южной Осетии объявил о государственном суверенитете республики. 19 января 1992 года в Южной Осетии был проведен референдум о независимости с перспективой объединения с Россией. Абсолютное большинство высказалось за независимость.
В этот период времени в Грузии установился фактически политический хаос. 22 декабря 1991 года вооруженная группировка Тенгиза Китовани начала мятеж против президента З. Гамсахурдиа. Вскоре к нему присоединился выпущенный из тюрьмы Иоселиани со своей «гвардией». 7 января 1992 года Гамсахурдиа бежал из Грузии в Армению. На западе Грузии — в Мингрелии и Сванетии — начали формироваться отряды вооруженных сторонников Гамсахурдиа.
Новые власти Грузии выпустили из тбилисской тюрьмы лидера Южной Осетии Кулумбегова, который даже пообещал прийти им на помощь со своими отрядами новым руководителям Грузии [Жидков 1995, с. 147].
Однако весной 1992 года боевые действия в Южной Осетии возобновились. Новые власти Грузии во главе с триумвиратом Э. Шеварднадзе-Д. Иоселиани-Т. Китовани отказались обсуждать какие-либо альтернативы разрешения югоосетинской проблемы, кроме дальнейшего пребывания республики в составе Грузии.
Апогей войны наступил в июне 1992 года, когда грузинские войска попытались взять штурмом Цхинвал. Масла в огонь разгорающегося конфликта добавляла политика российского руководства, фактически санкционировавшего передачу грузинским властям вооружений со складов Закавказского военного округа.
В ответ на это югоосетинские власти во главе с премьером О. Д. Тезиевым при поддержке части североосетинского руководства пошли на отчаянный шаг — вовлечение в конфликт Российской Федерации. Группы сторонников Тезиева самовольно захватили несколько складов с вооружениями в окрестностях Владикавказа.
На первый взгляд, это был шаг, выходящий за рамки правового поля, но единственно верный в той ситуации. Однако еще 24 мая 1992 года чрезвычайная сессия Верховного Совета Северной Осетии приняла постановление в котором содержались следующие пункты:
«(…) 5. Доукомплектовать Республиканскую гвардию, в том числе за счет казачьих подразделений, провести запись добровольцев для направления их на защиту Республики Южная Осетия.
6. Закрыть военно-грузинскую дорогу, перекрыть подачу газа Грузию до стабилизации положения и прекращения геноцида осетинского народа.
7. Обратиться к руководству Российской Федераций с требованием обеспечить созданную в Северной Осетии Республиканскую гвардию необходимым количеством оружия, военной техники и имущества, а в случае отказа Верховный Совет республики оставляет за собой право их национализации» [Постановление 1992].
Таким образом, самовольный захват складов с оружием можно было оправдать выполнением этого постановления Верховного Совета Северной Осетии. Захваченное на российских складах оружие было тут же использовано против грузинских вооруженных формирований. На грузино-осетинском фронте наступил если не перелом, то равновесие сторон.
В этой ситуации Шеварднадзе сделал единственный возможный в этой ситуации ход — обыграть своих осетинских противников на поле дипломатических договоренностей. Сначала Шеварднадзе попытался договориться с Владикавказом за спиной Цхинвала. 10 июня 1992 года в поселке Казбеги состоялась его встреча с североосетинским руководством во главе с А. Х. Галазовым. По результатам этой встречи был принят следующий протокол, в котором были отражены достигнутые договоренности:
1. Добиться немедленного прекращения огня в зоне грузино-осетинского конфликта.
2. До 12 июня 1992 года сформировать совместную, четырехстороннюю группу наблюдателей с участием представителей вовлеченных в конфликт вооруженных формирований.
3. Приступить к формированию совместного миротворческого подразделения из числа воинов-афганцев с целью стабилизации обстановки в зоне конфликта.
4. До 12 июня 1992 года организовать совместной пресс центр, в который войдут представители заинтересованных сторон и который будет готовить и распространять согласованную объективную информацию.
5. В ближайшее время провести встречу и переговоры руководителей вооруженных формирований, вовлеченных конфликт сторон.
6. Разработать комплекс мер по созданию условий для возвращения беженцев в места постоянного проживания до наступления зимних холодов.
7. Подтвердить необходимость создания совместной оперативно-следственной группы для расследования преступления, совершенного 20 мая с. г. в районе села Кехви.
8. Предусмотреть взаимодействие правоохранительных органов и специальных служб.
9. Признать целесообразным участие в переговорном процессе по урегулирования конфликта Российской Федерации и Республики Армения.
10. Призвать общественность республик, представителей творческой интеллигенции, женских и молодежных организаций, средств массовой информации, спортивных обществ активно поддержать миротворческие усилия руководителей республик, их стремление восстановить традиционные отношения дружбы между грузинским и осетинским народами, их давние и разносторонние экономические и культурные связи.
11. Принять обращение Грузинскому и Осетинскому народам от имени участников встречи в Казбеги.
От Республики Грузии Э. А. Шеварднадзе.
От Северо-Осетинской ССР А. Х. Галазов.
Пос. Казбеги. 10 июня 1992 года.
Протокол составлен в двух экземплярах и передан каждой из сторон. См.: [Северная Осетия 1992].
Де-факто югоосетинская сторона была исключена из переговорного процесса в Казбеги. Выразителем интересов Южной Осетии стал Владикавказ. К сожалению, казбегский протокол не содержал никаких предложений по политическому урегулированию конфликта и определению дальнейших политико-правового статуса Южной Осетии.
Это играло на руку Шеварднадзе. Он мог оперировать казбегским протоколом в переговорах и с Москвой, и с Цхинвалом, а также использовать этот документ для разжигания конфликта между Цхинвалом и Владикавказом. К сожалению, тогдашнее руководство Северной Осетии попалось на этот крючок.
12 июня жесткое заявление по ситуации по Южной Осетии принял Верховный Совет Российской Федерации, 20 июня столь же жесткое заявление сделало Правительство Российской Федерации.
24 июня в Дагомысе состоялась встреча представителей России, Грузии, Северной и Южной Осетии. Северную Осетию представляли А. Х. Галазов и С. В. Хетагуров, Южную — Т. Г. Кулумбегов, О. Д. Тезиев, В. Н. Хубулов и А. Р. Чочиев. Фактически произошло признание Южной Осетии как участника конфликта и переговорного процесса.
Стороны договорились о прекращении огня, вводе миротворческих сил в зону конфликта и создание четырехсторонней Смешанной Комиссии по контролю за исполнением соглашений с участием России, Грузии, Северной Осетии и Южной Осетии.
Главный «сюрприз» Ельцин и Шеварднадзе приготовили всем за спиной североосетинских и югоосетинских представителей. Отдельно российским и грузинским лидером было подписано двухстороннее коммюнике по итогам встречи. В нем Россия признавала грузинские границы, обязалась не применять к ней силы, а также содействовать вступлению Грузии в ООН.
В этом же коммюнике содержался и такой пункт:
«Правоохранительные органы Грузии и России будут решительно пресекать деятельность незаконных военных, полувоенных и самовольно образованных отрядов и групп на территориях под их юрисдикцией».Цит. по: [Лакоба 2001, с. 24].
Формулировка — расплывчатая и позволяющая очень широкое толкование. И не исключено, что под действие этой формулировки могли попасть североосетинские вооруженные формирования, захотевшие придти на помощь своим югоосетинским собратьям. Фактически с помощью Дагомысского соглашения был заморожен грузино-осетинский конфликт, а с ним — и вопрос о статусе Южной Осетии.
Совершенно очевидно, что менее всего определять статус Южной Осетии хотел в Тбилиси и Москве. В тогдашней Москве хорошо понимали, что распад СССР с правовой точки зрения нарушал все нормы союзного, российского и международного законодательства. Удержать в этой ситуации границы бывших союзных республик было сложно. Поэтому Москва поступала по принципу «нерушимости границ», под которыми поднимались границы союзных республик.
Какова же при этом была позиция Владикавказа и Цхинвала?
Позиция Владикавказа, заключавшаяся в следовании в фарватере официальной Москвы, была во многом обусловлена наличием осетино-ингушского противостояния.
Осенью 1992 года разразился вооруженный осетино-ингушский конфликт. Существенную помощь в отражении агрессии Северной Осетии оказали югоосетинские вооруженные формирования.
Это обстоятельство стало причиной активизации интеграционных инициатив между Севером и Югом Осетии. 6 марта 1993 года Верховный Совет Северной Осетии признал Республику Южную Осетию. В марте 1993 года межпарламентская комиссия обеих Осетий приступила к созданию Концепции интеграции Северной и Южной Осетии [Чибиров 2010, с. 362].
В этой связи особо выделим деятельность такого североосетинского политика, как С. П. Таболов (1946-1993). Именно Таболов, начиная с конца 1980-х годов, стал фактическим «мотором» всех интеграционных инициатив между Севером и Югом. Именно Таболов старался примирить радикалов Юга с умеренной частью североосетинского руководства. Трагическая гибель Таболова в автомобильной катастрофе в конце 1993 года стала тяжелейшим ударом по делу осетинского единства. Однако многие из его идей актуальны и сегодня.
В этой связи хотелось бы остановиться на некоторых из таболовских высказываниях. В своем последнем интервью в октябре 1993 года Таболов так оценивал негативные тенденции в межосетинских отношениях:
«Нынешнее положение является в определенной степени расплатой за пассивность и нерешительность проявленные руководством Северной Осетии на этапе крушения советской и конституирования „независимой“ советской государственности. Явно недооценив поначалу дестабилизационный (для Северной Осетии) потенциал южноосетинского конфликта, и отдав проблему на откуп центральным (сперва союзным, а затем федеральным) органам, власти республики по меньшей мере дважды — в период роспуска СССР зимой 1991-1992 гг. и при разработке Федеративного Договора весной 1992 г. — упустили возможность предельно жесткой и принципиальной постановки перед новым российским центром вопроса о недопустимости государственного расчленения Осетии и необходимости нахождения приемлемой формулы включения Южной Осетии в российское политико-правовое и социально-экономическое пространство (то же касается и позиции руководства адыгских республик в отношении Абхазии). Результатом отсутствия разумного давления североосетинских официальных и неофициальных структур на федеральные власти стало признание без каких-либо условий и оговорок международной правосубъектности Республики Грузия (естественно, в ее существующих границах) Россией, а затем и мировым сообществом и превращения, таким образом, административной северо-осетино-южноосетинской границы в государственную российско-грузинскую».
Таболов предлагал и выход из сложившейся ситуации:
«В подобной ситуации со всей актуальностью встает на повестку дня вопрос о правовом обеспечении стремления осетин к национальному единству. Поскольку возможности осуществления данной задачи посредством объединения двух Осетий в конституционных рамках одного государства ныне опущена (вероятно, надолго), остается единственный путь продвижения к названной цели — достижения такого объема прав и полномочий и такой степени суверенности Северной и Южной Осетии (пусть даже в составе других государств), который надежно гарантировал бы беспрепятственный ход интеграционных процессов между ними и самостоятельное решение всех вопросов внутриосетинских взаимоотношений» [Таболов 1993].
Таболов предлагал и конкретные пути такой интеграции. В частности, он считал, что достигнуть с властями Российской Федерации специальной договоренности о признании Москвой особых национально-государственных интересов Северной Осетии в Южной Осетии, а также права осетинского народа на беспрепятственную политическую, экономическую и культурную интеграцию. Также Таболов предлагал отнести к совместному ведению России и Северной Осетии фактически весь комплекс российско-грузинских отношений [Таболов 1993].
Важно отметить, что Таболов считал, что эффективность подобных мер резко бы повысилась, если бы одновременно с Северной Осетией с аналогичными инициативами выступили бы адыгские республики и Дагестан, имеющие сходные интересы в Абхазии и Лезгистане [Таболов 1993].
Отметим, что если бы меры, предлагаемые Таболовым, были бы реализованы в полной мере, то это могло быть использовано Москвой для интеграционных процессов на постсоветском пространстве.
К сожалению, предложения Таболова не были реализованы сразу по нескольким причинам. Во-первых, из-за сложной внутриполитической ситуации на Юге Осетии. Во-вторых, из-за не менее сложной ситуации на Севере Осетии. В-третьих, к огромному сожалению, приходится признать, что во времена А. С. Дзасохова Северная Осетия фактически передала инициативу по политике в отношении Южной Осетии в руки Москвы и Тбилиси.
Новые возможности появились после признания Российской Федерации независимости Республики Южная Осетия в августе 2008 года. Однако и тут, с сожалением, приходится признать, что отношения по линии Москва-Цхинвал не дополнились полноценными отношениями по линии Владикавказ-Цхинвал. Более того, не исключено, что в таком развитии событий были заинтересованы определенные чиновные группы в Москве, рассматривающие РЮО как своего рода свою вотчину.
И в этой ситуации целесообразно было бы вернуться к тем принципам межосетинских отношений, которые были заложены в свое время С. П. Тоболовым. Между двумя Осетиями должен существовать такой уровень интеграции, который бы позволял бы осетинскому народу существовать де-юре в различных государственных образованиях, но де-факто как единое целое.
В то же время весь комплекс мер межосетинского сотрудничества и интеграции должны определить сами политики Севера и Юга Осетии, осетинский народ.
Статья опубликована в журнале «Кавказские научные записки». — 2012 г. — № 4.
Новиков Владимир Владимирович —
кандидат исторических наук, политолог,
научный сотрудник Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона
Литература
Блиев М. М. Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений. Владикавказ. 2006.
Дзугаев К. И. Югоосетинская политика Москвы: ошибки и достижения // История народов России в исследованиях и документах. Выпуск 5. МИ..,2011. с. 404.
Жидков С. К. Бросок малой империи. М. 1995. С.147.
Жирнов Е. «Можно было бы согласиться на объединение Северной и Южной Осетии в составе Грузии». // Ъ-Власть от 17.10.2011 г.
Записка начальника информационного отдела ОГПУ Н. Н. Алексеева в ЦК ВКП (б) о политико-экономическом состоянии областей Северного Кавказа// ЦК РКП (б)-ЦК ВКП (б) и национальный вопрос в 2-х книгах. Книга 1. М. 2005.
Лакоба С. З. Грузия де-юре или Абхазия де-факто (О политике постсоветской России в Абхазии 1991-2000). Саппоро. 2001.
Осетия перед выбором. Владикавказ, 1992.
Письмо секретаря Закавказского крайкома РКП (б) Г. К. Орджоникидзе И. В. Сталину об объединении Осетии и автономии Мингрелии// ЦК РКП (б)-ЦК ВКП (б) и национальный вопрос в 2-х книгах. Книга 1. М. 2005. С. 310-311.
Постановление чрезвычайной сессии Верховного Совета // Северная Осетия. 1992. 22.05. № 97.
Санакоев И. Б. Истоки и факторы эволюции грузино-осетинского конфликта. Владикавказ, 2004
Северная Осетия. 1992. 11.06. № 111.
Таболов С. Интервью // Южная Осетия. 1993. 26.10.
Цуциев А. А. Осетино-ингушский конфликт (1992-…). Его предыстория и факторы развития. М. 1998.
Чибиров Л. А. Имена. Владикавказ. 2010
Чочиев А. Р. Уроки игры на бойне. Цхинвал. 1994.
Шифрограмма И. В. Сталина Г. К. Орджоникидзе от 26 июня 1925 года // ЦК РКП (б)-ЦК ВКП (б) и национальный вопрос в 2-х книгах. Книга 1. М. 2005.
Шифротелеграмма И. В. Сталина секретарю Северо-Кавказского крайкома РКП (б) А. И. Микояну об объединении Южной и Северной Осетии // ЦК РКП (б)-ЦК ВКП (б) и национальный вопрос в 2-х книгах. Книга 1. М. 2005.