В начале 2014 года идея об объединении Южной и Северной Осетии под эгидой России снова была запущена в политический оборот. 6 января партия “Единая Осетия” обратилась к югоосетинскому президенту Леониду Тибилову с предложением о проведении референдума по данной теме. По мнению инициаторов этой идеи, народное волеизъявление могло бы состояться параллельно с парламентскими выборами в июне нынешнего года. Представители “Единой Осетии” также выразили желание включиться в оргработу по проведению референдума, если на то будет воля властей частично признанной республики.
Официальный Цхинвали устами посла в Москве Дмитрия Медоева через несколько дней после “объединительной инициативы” заявил о том, что речь может идти лишь об инициативе одной из политических сил Южной Осетии. Однако существует ряд нюансов, которые заставили в очередной раз обратиться к вопросу об актуальности территориального приращения России за счет маленького де-факто образования. О чем идет речь?
Во-первых, в стремлении Южной Осетии к объединению нет ничего принципиально нового. Кстати, сам Дмитрий Медоев в своем недавнем интервью подтвердил этот факт. Если абхазское движение, начиная с периода распада СССР, стремилось, в первую очередь, к созданию своей государственности (в данном случае вопрос о том, имеет ли она перспективы, вторичен), то лидеры Южной Осетии в качестве своей стратегической цели видели объединение с Северной Осетией под эгидой России. И свидетельством тому стали два уже прошедших референдума по этой теме. И оба они проходили либо в условиях разворачивания открытого этнополитического конфликта, либо при попытках “разморозить” затихшее противостояние. Первое волеизъявление состоялось практически сразу же после распада Советского Союза 19 января 1992 года. Тогда более 90 % участников проголосовало за отделение Южной Осетии и объединение с Россией (при этом в голосовании не приняли участие грузины, проживавшие в Южной Осетии). Второй референдум прошел параллельно с президентскими выборами в ноябре 2006 года. Тогда в условиях растущей военно-политической конфронтации с Грузией югоосетинское руководство хотело продемонстрировать всему миру, что его интересует не только избрание главы республики (фактически в тех условиях это было переизбрание), но и дополнительное подтверждение курса, взятого в период распада СССР.
Не стоит также забывать, что одновременно с кампаниями 2006 года в Южной Осетии официальный Тбилиси на территориях упраздненной автономной области, находящихся под грузинским контролем, организовал так называемые “параллельные выборы”, на которых продвигал своего протеже Дмитрия Санакоева. Это лишь укрепляло пророссийские симпатии южных осетин и их стремление зафиксировать их с помощью народного волеизъявления. Однако одними лишь референдумами дело не ограничивалось. В июне 2004 года и в марте 2006-го предыдущий югоосетинский лидер Эдуард Кокойты даже обращался с соответствующими ходатайствами в российский парламент и Конституционный суд.
При этом жители Южной Осетии рассматривают в качестве своей родины не столько большую Россию, сколько собственную республику. Но в объединении с Северной Осетией и в конечном итоге с РФ они видят лучшую перспективу. Подобные взгляды подогреваются всей политической практикой последних двух десятилетий. За это время югоосетинская столица Цхинвали несколько раз становилась объектом атак со стороны Грузии. Ни мощной диаспоры (сопоставимой с армянской, поддерживающей устремления Нагорного Карабаха), ни привлекательных ресурсов, которые есть у абхазов (Черное море), у Южной Осетии нет. Отсюда и узость геополитического выбора, и столь единодушно отмечаемый экспертами, как в России, так и на Западе дефицит новых идей.
Во-вторых, нынешний президент частично признанной республики Леонид Тибилов сам публично заявлял о том, что не исключает возможности объединения “двух Осетий”. Так, в октябре 2012 года он высказался следующим образом: “Мы сегодня независимое государство. Но вообще идея воссоединения всегда жила в каждом из нас, и я считаю, что эта идея должна получить свое развитие”.
К слову, интересную интерпретацию “объединительной идеи” дал Дмитрий Медоев в интервью немецкому журналу “Zuerst” в декабре 2012 года. Заявив, что идея вхождения в состав РФ неактуальна и практически нереализуема по причине того, что Москва признала югоосетинскую независимость, дипломат в то же самое время констатировал: “Осетия едина!”. Следовательно, не так уж безосновательны были представители одной из югоосетинских партий, предлагая свой план. Идеи объединения двух Осетий популярны в республике.
Однако между идеями и их практическим воплощением лежит огромная дистанция. И на этом пути приходится сталкиваться со сложными политическими реалиями, заставляющими жертвовать идеалистическими представлениями ради прагматики. И в этой связи следует заметить, что все разговоры о якобы горячем желании Кремля получить новые территории не имеют под собой серьезной почвы. Так, приступая к очередному обсуждению “имперских устремлений” Москвы, многие их критики не заметили, что Россия годами не реагировала на многочисленные просьбы из Цхинвали не то что об объединении, но даже о признании. Подписывая Дагомысские соглашения о прекращении огня 1992 года, Кремль никак не покушался на территориальную целостность Грузии, с которой, кстати, этот документ и был совместно подготовлен. Другое дело, что сам официальный Тбилиси делегировал часть своего суверенитета над спорной территорией Смешанной контрольной комиссии (СКК), участником которой он являлся наряду с Москвой, Цхинвали и Владикавказом. И заметим, что мандат СКК признавался на международном уровне. Вокруг Дагомысских соглашений выстраивался и мандат миссии ОБСЕ в Грузии. Более того, когда с приходом Владимира Путина к власти в 2000 году начался процесс исправления регионального законодательства, североосетинское нормотворчество было подвергнуто существенной ревизии со стороны Москвы, в том числе, и в плане “объединительных идей”.
Когда же начался процесс “разморозки конфликта” (то есть стремление к пересмотру формата миротворческой операции и роли самой России в ней), то РФ выступила в качествевоенно-политического патрона югоосетинского самоопределения. Не самоопределения вообще, а проекта, ориентированного на выход из состава Грузии. 26 августа 2008 года Южная Осетия была признана Кремлем в качестве независимого государства, а 5 сентября того же года с ней были установлены дипломатические отношения. Но в течение последующих пяти лет российские руководители воздерживались от однозначных оценок перспектив возможного появления нового субъекта РФ. Максимум, что делал президент Владимир Путин, так это ссылался на мнение народа. Более того, в сентябре прошлого года он поручил провести переговоры с целью подписания специального документа, в котором бы регламентировался режим межгосударственной границы РФ и Южной Осетии. Российско-югоосетинский участок границы (считающийся в большинстве государствроссийско-грузинским рубежом) составляет 74 км. Однако перспективы развития ситуации вокруг этой небольшой территории волнуют не только страны кавказского региона.
Как бы то ни было, а решение относительно определения межгосударственной, а не межреспубликанской границы в определенном смысле поставило точку в спорах о том, прирастет ли Россия Южной Осетией. Москва дала недвусмысленный сигнал: она по-прежнему признает Цхинвали и не собирается перекраивать собственное национально-государственное устройство.
Понятно, что речь идет об отношениях двух несимметричных союзников, можно даже сказать патрона и клиента. Два визита помощника президента РФ по Абхазии и Южной Осетии Владислава Суркова в республику недвусмысленно показали, что Москва заинтересована в более качественном расходовании выделяемых на восстановление средств. Но в любом случае, сколь бы популярной ни была идея объединения, она не будет поставлена в актуальную повестку дня. Для этого есть несколько основных причин.
Москва не хочет наращивать конфронтацию с Западом. Не надо быть пророком, чтобы прогнозировать жесткое недовольство со стороны США и ЕС включением Южной Осетии в состав РФ. Одно дело – признание, а другое – присоединение новой территории, являющейся предметом этнополитического спора. Та же Турция, имеющая свои приоритетные интересы в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, не пошла наформально-правовое присоединение Турецкой Республики Северного Кипра, ограничившись военно-политическойподдержкой и признанием этого де-факто образования. Что же касается Армении, имеющей с Нагорно-КарабахскойРеспубликой общую систему обороны и безопасности, то Ереван не спешит даже с признанием НКР.
Если же говорить о повестке дня для Большого Кавказа в целом, то Россия заинтересована в продвижении процесса нормализации отношений с Грузией даже с учетом всех сдерживающих факторов. Очевидно, что включение Южной Осетии в состав РФ похоронит этот процесс. Грузия, как известно, не собирается бойкотировать Олимпийские игры в Сочи, а прагматизация двусторонних отношений с Тбилиси без резких движений отвечает интересам Кремля. К тому же и без формального вхождения Южной Осетии в состав РФ у Москвы есть много инструментов для обеспечения своих интересов в республике и на Кавказе в целом. Другой вопрос, как пользоваться ими результативно.
Таким образом, для Москвы сегодня важнее поддержка Южной Осетии и нового статус-кво,формирующегося там после августа 2008 года.
Но возникает непраздный вопрос: а почему же представители “Единой Осетии” вдруг решили инициировать свой план через несколько дней после наступления нового года?
Разгадка, между тем, заключается уже в самом предложении партии, которая хочет совместить референдум и парламентские выборы. В Южной Осетии в июне состоится голосование по избранию депутатов республиканского парламента шестого созыва. Это будут первые выборы для президента Леонида Тибилова. Они станут важным испытанием для него, а также подведут некоторые предварительные итоги его президентства. И в канун избирательной гонки многие политические силы (а в Южной Осетии после 2008 года в плане партийного строительства наблюдается нечто схожее с Россией 1990-х годов) заинтересованы в актуализации популярных лозунгов. При этом не факт, что они будут реализовывать их на практике. Тем не менее, в борьбе за голоса избирателей это средство может быть эффективным.
Стоит обратить внимание и на фигуру главного инициатора январской “объединительной идеи”. Им является лидер “Единой Осетии” Анатолий Бибилов. В свое время именно он рассматривался, как возможный преемник Эдуарда Кокойты. Однако в ходе президентской кампании 2011 года он не смог добиться успеха. Более того, скандал с подсчетом голосов во втором туре спровоцировал в Южной Осетии серьезный внутриполитический кризис. И Бибилов в то время нередко подвергался разнонаправленной критике. Сегодня лидер “Единой Осетии” заинтересован в обновлении имиджа и вытеснении на второй план негативных воспоминаний. Отсюда и попытка оседлать популярную идею, не имеющую шансов на воплощение, но полезную для обретении новых симпатизантов.
Сергей МАРКЕДОНОВ – политолог, кандидат исторических наук
Интернет-журнал “НОВАЯ ПОЛИТИКА” (www.novopol.ru)
15 января 2014 года