Оксана Сотиева: В нашем обществе не осталось человечности

оксана сотиева

Невероятно тонкая, почти прозрачная, и невероятно сильная духом Оксана Сотиева, вдова убитого в Криминальной милиции МВД РЮО 30-летнего Инала Джабиева, уже полгода борется против системы, пытающейся перемолоть и ее саму и всех, кто ее поддерживает в борьбе за справедливое расследование. И почти половину этого срока она вместе с матерью Инала сутками напролет стоит под снегом, дождем, ветром на главной площади Цхинвала в знак протеста против необъективного расследования его убийства.

— Почти три месяца назад вы вышли на главную площадь Цхинвала с бессрочным протестом. На что вы надеялись?

— Была надежда, что люди нас поддержат и власть прислушается к нашим требованиям. Ведь этот произвол, беззаконие коснулись каждого в нашем городе. Не только наша семья пострадала, многие, кто до сих пор боится рассказывать открыто, страдают от произвола правоохранительных органов. Конечно, я надеялась, что эти люди присоединятся к нашему протесту и власть нас услышит.

Мы вышли и за будущее наших детей. Ведь, если сегодня не положить этому произволу конец, то и они в будущем окажутся под ударом. Я смотрю на происходящее сейчас и понимаю, что даже смерть Инала им (правоохранителям) не стала уроком — задержанных продолжают избивать. Даже за тот период, что мы стоим здесь на площади, было избито несколько человек…

Была надежда, что жители нашего города все это поймут, но сами видите… Конечно, для нашего маленького города даже 20-30 человек — это много, но для нашей власти — это мало. Теперь они предпочитают делать вид, что нас вовсе нет… А люди сидят дома и думают, что мы одни можем переломить ситуацию. Но ведь так не бывает. Надо всем вместе. Ведь нам здесь жить, нашим детям здесь жить — и разве они тоже должны так страдать?!

Еще была надежда, что наши требования будут услышаны и поняты властью, но тоже не случилось. Мы вышли на площадь, когда из Москвы была получена экспертиза, где выводы противоречат объективной картине преступления совершенного против моего мужа. Мы поняли, что они замылят убийство Инала, выставят все так, как будто он сам умер.

— Основное требование отставка генпрокурора?

— Да. Следствие под его непосредственным началом с первого дня велось необъективно. Все же помнят, что он докладывал президенту, что Инала еще живым привезли в больницу, но даже в предварительном заключение о смерти указано, что место смерти — Криминальная милиция МВД РЮО.

Еще один пример — даже в заключении российской судмедэкспертизы указано, что Инал подвергался избиениям не только в день смерти, но и ранее — за 3-5 дней. Кроме того, есть показания свидетеля, общавшегося с Иналом 27-го августа 2020 г., которому видел его страшные синяки. Но список обвиняемых остался такой же, как было озвучено в конце августа. В нем только сотрудники Криминальной милиции, но уже известно, что у них Инал был только в день своей смерти. Кто же его избивал до того? И почему те люди на свободе? Ни одного нового человека не привлечено к ответственности. И это несмотря на то, что генпрокурор и в ноябре прошлого года, когда была встреча с депутатами в Парламенте, и вот буквально 23 января, заверял, что те, кто избивали и пытали Инала, будут привлечены к ответственности. Но, как видим, до сегодняшнего дня это не произошло. А следствие уже завершено, обвиняемых уже знакомят с материалами дела… Потом и нас ознакомят.

Вот хотя бы поэтому генпрокурор должен был быть отстранен от должности. Но таких примеров еще много.

— За то время, что вы протестуете на площади, произошли какие-то подвижки в деле об убийстве Инала?

— Как я говорила, следствие уже завершено и обвиняемых знакомят с материалами дела. Кроме того, генпрокуратурой в Москву направлена третья экспертиза. И это, наверное, все.

— А в деле о покушение на экс-главу МВД, по которому был задержан Ваш супруг?

— Инал сейчас проходит обвиняемым по этому делу вместе с Николаем Цховребовым. Генпрокуратура хотела прекратить дело в отношение Инала с формулировкой «в связи со смертью подозреваемого», но по реабилитирующим основаниям я отказалась. Пусть сначала докажут, что Инал был причастен к этому делу. Единственные их «доказательства» — это билинги телефона, которые ни один суд объективно не может считать доказательством. В материалах дела нет даже орудия преступления… Поэтому, я надеюсь, его оправдают и дело об его убийстве будет переквалифицированно должным образом. Все же понимают, что это не просто превышение должностных полномочий, а убийство с отягчающими обстоятельствами.

— Возвращаясь к сегодняшнему дню, если ожидания от протестной акции не оправдались, что дальше?

— Наш выход имел большой резонанс. Власти в очередной раз показали свое неприглядное лицо. Разве кто-то забудет, что здесь творилось в декабре? Как к нам не пропускали газовые баллоны, питьевую воду, как лично сам глава МВД отнял у нас тент, которым мы хотели укрыться от дождя… Почти три месяца мы здесь, но у властей не нашлось столько человечности, чтобы просто выйти к нам и спросить «Что с вами? Чем мы можем помочь? Как можем облегчить вашу боль?» К нам присылали депутатов и представителей провластных общественных организаций с одним единственным поручением «Вы должны уйти!»

И хотя ожидания действительно не оправдались, я не собираюсь опускать руки. Сколько хватит моих сил буду бороться, чтобы убийцы Инала понесли заслуженное наказание, и чтобы в нашем обществе прекратилось вот это беззаконие, когда невиновного можно ни за что ни про что взять и убить.

Мы вышли на площадь не для того, чтобы захватить ее, мы вышли с надеждой, что нас услышат. Но если наша власть глуха и слепа к тому, что происходит у нее под окнами, нам, наверно, нужно искать другие способы, чтобы до нее достучаться. И я все же верю, что справедливость в отношении моего мужа будет восстановлена.

— Вы с Майей, матерью Инала, сутками находитесь на площади уже, еще раз повторю, третий месяц, а дома Вас ждут трое малышей. Как Вы с этим справляетесь?

— Очень тяжело это. Я разрываюсь между домом и этим стоянием на площади. Бывает, что я полтора дня на площади и только полдня бываю дома с детьми. Для них это тоже большое испытание. Младший начал очень сильно капризничать. Зовет иногда мамой мою сестру. Двое других тоже требуют к себе все больше моего внимания. Они безмерно скучают по отцу, а последние месяцы и я вынуждена уделять им меньше времени. Я знаю, что это ради Инала, и я иду на это, но и мне тяжело разрываться. И вдвойне тяжело от ощущения разочарования — до сих пор я все-таки надеялась, что наша государство и о простых людях думает, но сейчас вижу, что все что их заботит — это деньги, концерты, спектакли. На наше горе они предпочитают закрывать глаза. Проходят мимо нас на концерт «Симд»-а и не морщатся.

Раньше я об этом всем не задумывалась. Мы жили очень просто и очень дружно.

— Как сегодня складывается Ваш обычный день?

— Когда я не на площади, я с детьми. Старшая дочь — она сейчас во втором классе — очень понятливая, но и она скучает по мне очень сильно, что уж говорить о младших сыновьях. Они тоскуют по отцу, конечно, он всегда столько времени с ними проводил… Мне сложно говорить — ком в горле. В нашем обычном дне осталось так мало радости…

— А раньше? Когда Инал был жив?

— Раньше… Я теперь понимаю, что раньше наша жизнь была замечательной. День, как в рекламе, начинался у нас с кофе. Потом домашние дела, работа. Но Инал максимум своего времени уделял детям. Каждую свободную минуту посвящал им: ходил с ними гулять, на детскую площадку перед домом. Не пропускал ни одного приезда передвижных цирков, зоопарков — обязательно водил детей. Часто водил их в парк, в детский развлекательный комплекс. Он был замечательным отцом. Был ближе детям даже, чем я. Когда мы переехали в новую квартиру весной, они ходили гулять на городское озеро, которое там близко. В соседней квартире живет трое сирот, и о них он не забывал, старался их тоже порадовать. Он был очень внимательным и добрым. Мы жили в радости, но нам не дали прожить так свою жизнь…

— В августе его забрали из той новой квартиры?

— Да. И теперь я не могу там быть одна. Я очень любила ту квартиру, но сейчас физически не могу в ней находится. Мне бывает невероятно тяжело туда заходить. Стены на меня давят. Одна я там совсем не могу находиться. У меня бывает какой-то необъяснимый страх… Если выглянуть из окна, то прямо перед нами здание Криминальной милиции, где его убили… Между нашим домом и местом, где его убили нет и 150 метров…

Я почти все время думаю о том, как его убили. Думаю о тех, кто его убил. Я бы хотела поговорить с обвиняемыми, ведь они говорят, то не убивали Инала, не избивали его… Но они же знают, кто его убил… Иногда мне очень хочется просто поговорить с ними, чтобы они рассказали мне, что же происходило в тот злосчастный день.
Очень часто я еще думаю, что же внутри у людей такое, чтобы взять беспомощного человека, связать его, избивать его. Что у них в голове? Как они так могли? Человек кричит, истекает кровью, а ты бьешь и бьешь… Как могут быть работа, звание, погоны, зарплата важнее, чем жизнь человека? Тем более, что все обвиняемые были с ним лично до того знакомы. С некоторыми из них у него были и вовсе приятельские отношения. Деньги и власть однако же победили над человечностью…

В нашем обществе не осталось ни человечности, ни сострадания, ни даже традиционного осетинского ӕгъдау — и это очень плохо, без этого всего мы как народ не выживем…

Лана Парастаева, Медиа-центр «ИР»