Южная Осетия. Путь к свободе

Предлагаем вниманию читателей сайта отрывок из книги Геннадия Кокоева о событиях января 1991 года. Тогда, 24 года назад мы все поняли — это война. За оружие взялись все, кто мог, и каждый, как мог, воевал с врагом. Тем, кто зафиксировал события тех дней, тех лет — большое спасибо. Читаешь книгу Гены и всё переживаешь заново, вспоминаешь то, чего забыть нельзя.

ГЛАВА IV
СОБАКИ В ГОРОДЕ

Вооруженная акция, предпринятая звиадистской Грузи ей против Южной Осетии, была предварительно тщательно и всесторонне подготовлена. Подготовка эта заключалась в следующем:

  1. Как уже отмечалось, у населения было изъято практически все огнестрельное оружие.
  2. Через кремлевские коридоры власти Тбилиси добился: того, что руководству ВВ МВД СССР был отдан приказ не вмешиваться.
  3. Власти Грузии планировали провести в Осетии полицейскую операцию наподобие той, которую они провели в Марнеульском районе ГССР, где в конце декабря 1990-г года отмечались беспорядки на межнациональной почве между грузинами и этническими азербайджанцами, составлявшими большинство населения этого района. Несколько автоматных очередей, пущенных в воздух грузинскими милиционерами довольно быстро успокоили обстановку, хотя обида и неприязнь в среде азербайджанцев остались.
    Тем не менее, тбилисские «головастики» решили, что репетиция прошла успешно, и такой же итог в Южной Осетии обеспечен. Действительно, население районов восточной Грузии, населенных преимущественно азербайджанцами составляло около одного миллиона человек, а осетинское население Южной Осетии — всего около 70-ти тысяч По определению, проблем у карателей не должно было быть.
  4. 4-5-го января всех работников УВД Южной Осети на несколько часов под предлогом какой-то вымышленной операции отослали из города их тбилисские начальники. В течение этого времени из оружейных комнат УВД было не законно изъято и увезено 250 единиц автоматического оружия. Можно с уверенностью утверждать, что через двое суток эти автоматы стреляли в цхинвальцев.
  5. Комендантом города вместо российского офицера был назначен один из работников УВД Южной Осетии, грузин по национальности В. Шаламберидзе, ненавидящий осетин и не скрывающий этого.

Незадолго до этого избранный Парламент РЮО настой­чиво требовал от руководства внутренних войск прояснить ситуацию, оградить мирное население от грозящей опасно­сти. В ответ раздавались заверения генералов Г. Малюшкина и М. Воронова о том, что никаких эксцессов не будет, что информация о приближающейся агрессии Грузии про­тив Южной Осетии есть ничто иное, как слухи и домыслы. Более того, днем 5-го января к жителям Цхинвала обратил­ся по радио генерал Воронов, который призвал население соблюдать спокойствие, не поддаваться на провокации и заверил, что внутренние войска МВД СССР контролируют ситуацию и не допустят никаких ее обострений. Тем не ме­нее, вечером того же дня несколько десятков цхинвальцев попытались блокировать въезд в город со стороны Гори, но внутренние войска, подкрепив свои действия направлен­ными против безоружных людей пулеметами с БТРов, пре­секли эту попытку.

Как вспоминал позднее председатель ВС РЮО Т. Кулумбегов, в 4 часа утра 6-го января из окон одной из цхинвальских квартир он в бессильном отчаянии наблюдал за въез­дом в город 150-ти автобусов.

Правда, непонятно почему руководство РЮО не пред­приняло каких-либо срочных действий для отражения аг­рессии. Т. Кулумбегов объяснял это тем, что слишком дове­рился генералам Малюшкину и Воронову, и, если бы у него была какая-то информация о планируемой акции, то под­нял бы людей и не впустил агрессора в город. Но, как это не банально звучит, история не любит сослагательного накло­нения, и население Цхинвала, успокоенное заверениями солидных вроде бы мужчин со звездами на погонах и тем, что была ночь перед Рождеством (а в такие дни, говорят, даже собака не повышает голос), преспокойно почивали в своих постелях, не ведая, что уже стали жертвами преступ­ного сговора Центра с бесноватым «Гамсиком».

Шесть тысяч автоматчиков, из которых не менее поло­вины были выпущенные по такому случаю из тюрем уго­ловники, облаченные в форму грузинской милиции, заняли центр города и основные перекрестки. Грузинское воинст­во представляло собой фантасмагорическую смесь работ­ников милиции, патологических убийц и садистов, а также приятелей председателя ВС Грузии — именно они всем этим и заправляли.

Уже сложно вспомнить, кому принадлежит меткое оп­ределение этой разношерстной толпы — «бандмилиция», но оно на редкость точно ее характеризовало. Разбавленная сворой из нескольких сот немецких овчарок, бандмилиция принялась терроризировать горожан, натравливая на них собак, оскорбляя и избивая людей, стреляя из автоматов пока что поверх голов. При этом никем из незваных гостей не выдвигалось никаких требований и, тем более, объясне­ний, в чем, собственно смысл осуществляемой ими акции.

Оправившись от первого шока, продрав глаза, цхинвальцы стали соображать, что можно предпринять. Еще рано утром группа безоружных молодых людей из южного квартала, впереди которой шествовал ветеран ВОВ Герсан Джиоев с неизменной тростью, оттеснила большую часть чужаков на несколько сот метров к северу от своего микрорайона. Наблюдавшие эту картину были поражены ее неве­роятностью — в абсолютной тишине раздавался стук трости по асфальту, юноши с мрачной решимостью на лицах молча шли на вороженных автоматами пришельцев, те также молча пятились назад, и весь вид их свидетельствовал о па­ническом ужасе.

Тем не менее, положение сложилось очень серьезное. Даже несложные подсчеты показывали, что каждым двум мужчинам в городе противостоял как минимум один воо­руженный автоматом захватчик. Решения горожанами принимались быстро и были логически обоснованы. На основных перекрестках города стали возводиться баррика­ды из бетонных конструкций и мешков с песком. Эти дей­ствия горожан, а также то обстоятельство, что в их поведе­нии не было ни капли страха перед захватчиками, привел последних в состояние неописуемой ненависти и бешенства. Ведь направляясь в Южную Осетию, они предполагали такую же легкую прогулку, как в Марнеульском районе.

Все чаще стали раздаваться автоматные очереди, причем’ уже не в воздух, а прицельно по людям. И, хотя от бандмилиции по-прежнему не поступало никаких требований, ста­ло очевидно, что власти Грузии приступили к реализации бредового плана своего руководителя — «вымести осетин железной грузинской метлой» с «исторического Самачабло» и что пришли они сюда «с мечом». Милицейская форма уже никого не могла ввести в заблуждение, было ясно, что облаченные в нее — обыкновенная банда убийц, которые не остановятся перед самыми тяжкими преступлениями. К вечеру 6-го января появились первые сведения об убитых и раненых — автоматными очередями были сражены работ­ник цхинвальского ГОВД Григорий Кочиев и работник од­ного из государственных учреждений Вячеслав Багиаев. Среди раненых был 65-летний Иван Цховребов, научный со­трудник ЮОНИИ, кандидат исторических наук, он получил сквозное ранение в область сердца, но, к счастью, выжил.

Стихийно образовавшийся импровизированный штаб самообороны, собрал несколько десятков молодых парней. Они в свое время на свой страх и риск утаили от «перереги­страции» свои охотничьи ружья и мелкокалиберные вин­товки. Также рискуя свободой, несколько человек приоб­рели автоматы и карабины, в то время рынок оружия был абсолютно криминальным. В основном эти смельчаки были представителями той группы, которая в свое время прегра­дила путь «митингоносцам» в ноябре 1989-го года. Как они позже признавались, на приобретение оружия их подтолк­нул вид враждебной многотысячной толпы. Штабом было решено атаковать подразделения грузинской бандмилиции на следующий день — 7-го января.

В этот же день выяснилась любопытная деталь — прак­тически вся грузинская часть населения Цхинвала 5-го ян­варя скрытно покинула город, предварительно оборудовав чердаки своих домов под снайперские точки, занятые впо­следствии убийцами в форме милиции. Причем, ни один (!) грузин не предупредил своих земляков-осетин о грозящей опасности. И это притом, что в городе представители этих двух национальностей подчас были связаны близкородственными, соседскими и дружескими отношениями. К при­меру, артисты грузинской труппы Юго-Осетинского Госдрамтеатра ни словом не обмолвились своим коллегам-осетинам о грядущем вторжении.

Позже выяснится, что руководство Грузии убедило эт­нических грузин в том, что после «наведения порядка», те вернутся в «освобожденный» от осетин город. Впоследст­вии эти люди будут объявлены беженцами из «Цхинвальского региона», хотя под категорию «беженцев» или «вы­нужденных переселенцев» они не подпадают, поскольку их никто не изгонял или вынуждал покинуть родные дома. Кстати, жизненный уровень этнических грузин в Южной Осетии в советский период был намного выше среднего по автономии. Таким образом, можно с уверенностью утвер­ждать, что этот тайный, трусливый отъезд был осознанным выбором, не имеющим ничего общего с вынужденным «бегством», и фактически был пособничеством в убийстве.

Впрочем, такие же обвинения можно предъявить и руко­водству ВВ МВД СССР — генералам Малюшкину и Воронову — подчиненные им войска в дни немыслимого произвола над безоружным югоосетинским населением попрятались в ка­зармах так, как будто происходящее их не касалось.

Решение атаковать бандмилицию далось непросто — ведь в советское время даже пассивное сопротивление че­ловеку в форме милиционера было чревато многолетней отсидкой в «местах не столь отдаленных», а уж обстрели­вать их — означало подписать себе смертный приговор.

Здесь, правда, оказались свои нюансы — среди агрессоров нашлись порядочные люди — действительно работники правоохранительных органов, которые до последнего мо­мента не знали ни о цели, ни о месте «операции». Позже стало известно, что работники милиции собирались по всей Грузии в г. Гори, затем их посадили на автобусы, не инфор­мируя о цели и маршруте командировки, повезли в Осетию. Некоторые милиционеры вошли в контакт с местными парнями, обменяли автоматы на гражданскую одежду и по­кинули город от греха подальше. Был и неординарный слу­чай встречи сослуживцев — осетина и грузина, вместе про­ходивших службу в Афганистане. Милиционер — грузин показал своему знакомому пустую обойму автомата и попросил вывести его из города.

К утру 7-го января вновь пришли сведения о раненых и захваченных в плен осетинах. Несколько молодых парней провели затем в грузинских тюрьмах более года без предъявления обвинения и без суда.

С полудня 7-го января грузины вновь открыли огонь по баррикадам. Медлить дальше было нельзя, и бойцы самообороны предприняли атаку на позиции бандмилиции сразу с нескольких направлений. В течение короткого периода времени агрессоры были обращены в бегство — в панике, бросая собак, теряя головные уборы — спешили спасать свои жизни. Бутылками с зажигательной смесью был сожжен БРДМ, мощная водометная машина, бандмилиция даже не пыталась применить ее, так как это делается в ци­вилизованных странах, предпочитая автоматы АК-74 с бое­выми патронами. Брошенные горе-вояками породистые собаки, забившись под сидения в панике покинутых владельцами автобусов, жалобно скулили. Почти все они нашли приют в домах осетин, оказавшихся для псов гораздо более заботливыми хозяевами.

Итог этого дня был для грузинской стороны неутешителен — помимо перечисленных потерь, только убитыми они недосчитались нескольких десятков человек (сколько имен­но, навсегда останется неизвестным — сокрытие точного «числа своих жертв стало фирменным знаком Грузии в любых конфликтах).

Практически одновременно с событиями в Цхинвале такие же процессы происходили в райцентре Знаур, куда тбилисские власти ввели более 20-ти автобусов с милицией, судьба которых была аналогична судьбе оккупантов в столице Южной Осетии.

Бой продолжался до темноты, центр города был осво­божден, но вечером по позициям бойцов самообороны прошла информация, точнее, дезинформация о том, что Центр высадил в Дзау десант, которому поручено разору­жить незаконные вооруженные формирования и поэтому необходимо спрятать оружие и разойтись по домам. Позже выяснилось, что «информация о десанте» была ложью и носила провокационный характер. Этот случай нанес серьезный урон репутации дезинформаторов, но, так или иначе, в тот вечер была упущена возможность очистить весь город от захватчиков.

А так, воспользовавшись паузой, грузины укрепились в центре города на Театральной площади и в районе перекре­стка центральных улиц Сталина и Московской. Под их кон­тролем остались здания Обкома партии, Облисполкома, УВД и КГБ, Госдрамтеатра и гостиницы «Ирыстон».

7-го января, когда стало ясно, что замолчать события в Южной Осетии не удастся, президент СССР М. Горбачев подписал указ, в котором сторонам было приказано пре­кратить боевые действия, а в политическом аспекте — вер­нуться к исходному положению, т. е. отменить все решения по изменению статуса Южной Осетии с обеих сторон. При­мечательно, что упомянутый указ был издан только после того, как урон понесла агрессивная сторона, до этого гибель мирных осетин не производила никакого впечатления на высшее руководство страны.

Непонятно почему, но указ Горбачева был встречен в Южной Осетии с ликованием(!) и энтузиазмом, хотя, по сути, осетинам предлагалось пойти с повинной к своим па­лачам и истязателям и смириться в дальнейшем с судьбой, которую тбилисские власти пытались навязать силой. К тому же, и ближайшее будущее это продемонстрирует, гру­зинское руководство и не думало исполнять какие-либо указания Центра.

Не случайно 9-го января, в ответ на указ президента СССР на чрезвычайной сессии ВС ГССР З. Гамсахурдиа зая­вил, что Горбачев вмешивается во внутренние дела Гру­зии, и обнаглел настолько, что открыто призвал к войне с Россией. Подобные, на первый взгляд, сумасбродные заяв­ления вряд ли последовали бы из Тбилиси, если бы там не были уверены в:

а) слабости политического руководства страны;

б) в неограниченной поддержке всех авантюр грузинского политического истеблишмента со стороны едва ли не всемогущего в тот период министра иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе.

В пользу этого подхода говорит то любопытное обстоя­тельство, что Звиад изрядно перетрусил во время злополучного августовского путча — от ГКЧП повеяло чересчур хорошо для него знакомым холодком чекистского взора, притом, что (увы для Гамсика!) в Кремле уже не было в очередной раз вильнувшего хвостом «белого лиса». К тому же и держать ответ перед «хунтой» (в том случае, если бы она продержалась у власти пару месяцев) пришлось бы за реальные преступления, а не за те, которые ему «шили», когда он рядился в тогу «правозащитника».

10-го января цхинвальцы хоронили своих погибших парней — С. Багиаева, Г. Кочиева и И. Тасоева, Городское кладбище находилось в зоне оккупации, и могилы для них были вырыты во дворе школы № 5. Позже этому кладбищу предстоит стать мемориальным, т. к. (увы!) это были пер­вые, но, к сожалению, далеко не последние жертвы грузин­ской агрессии.

Похороны превратились в мощную демонстрацию не­приятия насилия и, одновременно, непокорности завоева­телям и решимости отстаивать свою правоту. Безмерная скорбь по ушедшим сочеталась с ненавистью к убийцам.

Несмотря на «грозный указ», боевые действия продол­жались, Цхинвал фактически оказался разделенным на две части — восточную, оккупированную недругами и западную, контролируемую легитимной властью — Верховным сове­том Республики. Образовалось несколько штабов самообо­роны, воины которой практически каждую ночь отражали атаки захватчиков, нанося им значительный урон, но несли потери и сами. Кладбище во дворе школы № 5 быстро рас­ширялось. Грузинская бандмилиция вела прицельный огонь по всем, кто попадал на мушку прицела автомата — для них не было разницы, стрелять ли в подростка, играю­щего в хоккей, в женщину ли, идущую по воду.

Кстати, о воде. Почти сразу после начала агрессии, во­довод, обеспечивающий город Цхинвал питьевой водой был перекрыт населением сел с преимущественно грузин­ским населением, через которые этот водовод проходил. Население столицы РЮО было вынуждено простаивать в длинных очередях за водой у немногочисленных родников на окраинах Цхинвала и в пригородных селениях.

Сразу же после панического бегства бандмилиции со своих позиций в Южной Осетии погас свет. Позже выяснилось, что отключил так называемый «Союз свободных энер­гетиков Грузии», который объявил, что не включит ру­бильник до тех пор, пока лидеры осетинских «экстреми­стов» не будут «нейтрализованы». По сути, этот шаг был звеном в цепи агрессивной политики фашиствующих кру­гов Грузии против Южной Осетии, а ссылки на «независи­мость» энергетиков нельзя было расценивать иначе, нежели циничное глумление над элементарной логикой — ГССР, равно как и Южная Осетия находилась в единой системе централизованного энергоснабжения. Что касается «неза­висимости», то было абсолютно очевидно, что степень сво­боды «союза» вполне сопоставима со степенью свободы обитателей психушки. Однако, помимо чистого политикан­ства, здесь имеет место еще и криминальный подтекст — дело в том, что эта акция есть ничто иное, как жульниче­ское присвоение чужой собственности под демагогическую трескотню об «осетинских экстремистах».

Так или иначе, но энергетическая блокада окрасила тра­гедию Южной Осетии в еще более мрачные тона — отсутст­вие электроэнергии привело к остановке котельных, а от холода в цхинвальском роддоме скончался младенец. На фоне этого значительные неудобства и проблемы цхинвальцев, связанные с приходом в их дома холода и темноты уже не представлялись горожанам чем-то важным — насе­ление запасалось керосином и дровами для обогрева квар­тир и домов. Бои же между силами самообороны и окку­пантами, которые велись в основном в ночное время, про­ходили теперь в кромешной темноте.

18-го января сессия ВС РЮО одобрила и «приняла к неукоснительному исполнению» указ президента СССР от 7-го января 1991-го года, а также просила президента ввести чрезвычайное положение по всей территории Южной Осе­тии. Это обращение было обусловлено тем, что в Цхинвал стали поступать леденящие душу сведения о зверствах, чи­нимых грузинскими фашистами в деревнях и селах Южной Осетии. Изверги грабили и сжигали (зачастую вместе с хо­зяевами) дома осетин, не щадя при этом женщин и стариков. И это — при полном попустительстве силовых структур — ВВ МВД СССР, которые спокойно наблюдали за бесчинствами в районах Южной Осетии. Тогда и стал понятен смысл вво­да ЧП только в Цхинвале и в Дзауском районе.

Во-первых, по мысли тбилисских политиков, режим чрез­вычайного положения позволил бы нейтрализовать осетин­скую сторону — этот режим, по определению, не позволил бы осетинам оказать действенное сопротивление вторжению.

Во-вторых, в тех районах, которые были доступны воо­руженным грузинским формированиям, можно было без­наказанно проводить карательные операции против осе­тинского населения, а силы самообороны Южной Осетии, наиболее сильные и мобильные в г. Цхинвал, не всегда мог­ли защитить соплеменников в районах, в немалой степени, из-за препон комендантского часа.

В-третьих, прикрываясь отсутствием ЧП, внутренние войска МВД СССР не делали ничего для прекращения про­извола, творимого бандами звиадистов в селах со смешан­ным осетино-грузинским населением и в отношении пред­варительно разоруженных осетинских сел.

Известный бойцам самообороны майор Фомин с пре­дельно циничной откровенностью разглагольствовал о том, что главное для ВВ — наведение порядка в пределах города, «а там (в районах — авт.) пусть хоть глотки друг другу ре­жут». Впрочем, ВВ вполне квалифицировано отличало глотки осетин от грузинских, и почему-то отдавалось пред­почтение защите последних. После отпора, оказанного си­лами самообороны бандмилиции, ВВ в ультимативном тоне требовали от парней прекратить огонь: «Лицам осетинской национальности прекратить огонь!». А когда отряд опол­ченцев отражал нападение противника на осетинское село Хетагурово, солдаты внутренних войск открыли по ним огонь из БТРов. В результате был тяжело ранен Р. Балаев — молодой парень, волонтер, приехавший на помощь своим землякам из Магадана.

Пользуясь полной безнаказанностью и безоружностью осетинского населения, вооруженные до зубов молодчики убивали немощных стариков, мародерствовали и грабили. Общеизвестны факты, когда старикам — осетинам по на­циональности чинили бесчеловечные пытки, заживо сжи­гали их в домах, в попытке снять со старушечьих пальцев золотые обручальные кольца, отрезали их.

Применялись изощренные виды казни, как, например, заваривание заживо в трубу пленных осетин. Патологиче­ская ненависть грузинского населения к осетинам толкала их на жуткие поступки. При попытке соорудить взрывное устройство, пожилой грузин потерял руку. Его сын бензо­пилой отрезал руку у еще живого заложника — осетина и торжественно принес отрезанную руку в больницу отцу, который также радостно принял этот экзотический пре­зент. Одним словом, список деяний звиадистов отмечен какой-то болезненной патологической некрофилией и са­дизмом.

Происходившее в Южной Осетии и этнические чистки осетин во внутренних районах Грузии продолжали оста­ваться вне поля зрения СМИ и СССР, и иностранных. Кро­ме уже упоминавшегося фактора административного ре­сурса, серьезную роль сыграло и то обстоятельство, что ян­варь 1991-го был буквально забит событиями, на фоне ко­торых проблемы Южной Осетии отошли на второй план. Это и трагические события в Вильнюсе, повлекшие за собой человеческие жертвы и начало операции «Буря в пустыне». Кстати, иракский диктатор С. Хусейн действовал в Кувейте практически идентично со 3. Гамсахурдиа — «отменил» его государственность, объявил Кувейт 19-ой провинцией Ирака и затем осуществил вооруженную агрессию. И если в этом случае т. н. мировое демократическое сообщество проявило вполне адекватную реакцию и поставило агрессора на место, восстановив статус-кво, то Звиад, по сути, был поощрен на дальнейшую эскалацию насилия в отношении Южной Осетии и ее народа. Поощрен бездействием центральных союзных властей и поддержкой так называемых «демократов» как в СССР, так и иностранцев. Звиад умело представлял центростремительные политические позиции Южной Осетии за приверженность ее лидеров «имперской политике Кремля» и коммунистическим идеалам.

Оценивая события тех лет, легко прийти к выводу, что Южная Осетия фактически оказалась в состоянии противо­стояния со всем остальным миром — ее столица пребывала в жесткой экономической, энергетической, транспортной блокаде, еженощные перестрелки уносили жизни ее жите­лей. Причем, политических позиций Южной Осетии не разделял, казалось, никто. И если это касалось Грузии, то это вполне логично и оправдано, но политику Цхинвала не под­держивал Центр и западные СМИ и политические деятели. Пожалуй, единственная, кто поддерживал в тот момент юж­ных осетин — это братская Абхазия. Неслучайно, первая гу­манитарная помощь прибыла в Цхинвал из Абхазии — дос­товерно известно, что продукты питания, теплая одежда со­бирались буквально по домохозяйствам республики, люди отрывали от себя последнее, с тем, чтобы отправить тем, кто нуждался не столько в пище, сколько в поддержке и сочувст­вии. Думается, что этот порыв, этот акт бескорыстной друж­бы навсегда останется в исторической памяти обоих наро­дов. Очень сомнительно также, что кто-то сможет похоро­нить дружбу между двумя народами, искушая ее чем угодно. Тем более что организована эта акция была не по поручению каких-либо обкомов и исполкомов.

Но никакие оправдания звиадистов не смогут ни оправ­дать, ни обосновать преступления тбилисского режима против человечности, которые заключались в масштабных этнических чистках осетин в тех районах ГССР, которые не имели никакого отношения к Югоосетинской АО, то есть в Горийском, Карельском, Хашурском, Боржомском районах ГССР, в Кахетии и Гуджарети, в городах Тбилиси, Рустави, Гори. Обозленный провалом карательной операции в Юж­ной Осетии, грузинский нацизм обрушил всю силу репрес­сивной машины, свою патологическую ненависть на безза­щитное население, всё «преступление» которого состояло в принадлежности к осетинскому этносу. До сих пор неиз­вестно точное число убитых, пропавших без вести мирных жителей, хотя, по свидетельству очевидцев, имели место групповые расстрелы, сброс в реку Куру десятков трупов.

Случайно уцелевший очевидец рассказывал о том, что на автовокзале в Гори неожиданно появился автобус с таб­личкой, на которой было написано «Цхинвали». Обрадо­ванные возможностью повидать своих родственников, лю­ди мгновенно заполнили ЛАЗ. В селе Мегврекиси, что в де­сятке километров от Цхинвала все пассажиры были выса­жены и безжалостно расстреляны.

Только беженцев в Северную Осетию насчитывалось около 120 тысяч человек, причем вооруженные молодчики-звиадисты, изгоняя осетин из родных жилищ, давали им на сборы несколько минут, угрожая в противном случае рас­правой. Для пущей острастки чинилась показательная экзе­куция одного-двух человек с тем, чтобы у остальных не было никаких иллюзий ни по поводу будущего на террито­рии Грузии, ни по поводу истинных настроений тех, с кем десятилетиями жили бок о бок.

Между тем, срок, который был отведен Звиаду на «выме­тание осетин железной грузинской метлой», подошел к кон­цу. К удивлению заказчиков из Кремля и исполнителей из Тбилиси, осетины не пожелали быть «мальчиками для би­тья», их стойкость и воинская доблесть, неожиданное умение при минимуме вооружения наносить максимальный урон противнику оказались полной неожиданностью для страте­гов «блицкрига». Поэтому 25-го января грузинской бандмилиции был дан приказ отходить. 26-го января горожане от­теснили подразделения бандмилиции из города.

Взорам изумленных цхинвальцев предстала редкая по своей омерзительности картина. В Госдрамтеатре была изу­родована скульптура, изображавшая классика осетинской литературы, чье имя носит театр; гримерки артистов, обо­рудованные захватчиками под огневые точки были приспо­соблены одновременно и под столовые и… отхожие места. Это обстоятельство, слабо укладывающееся в сознании, да­ло лишний повод острословам утверждать о правомерно­сти одного из вариантов трактовки наименования Грузии -Картли (дословный грубоватый перевод с осетинского -«справляющий нужду во дворе перед домом»). Нечистота­ми были загажены и кафе под гостиницей «Ирыстон», но­мера в самой гостинице. Помещения в здании Облиспол­кома были завалены мусором, а на стене одного из кабине­тов Обкома партии была обнаружена прелюбопытная над­пись на грузинском: «Ра миндода Осетши, ес ра самсахуриа? Шен… дедис… Звиад Гамсахурдиа!» («И что потерял я в Осетии, разве это служба? И далее следует ненормативная лексика в адрес председателя Звиада и его матери» — пер. автора). Позже это, с позволения сказать четверостишие, в какой-то мере отражавшее отношение казенных служащих к своему лидеру, стало основой уличной песенки под мотив одного из шлягеров А. Челентано.

Выяснилось также, что «носители европейской культуры и демократии» вывели из строя великолепный орган в зда­нии Парламента, построенный чехами в начале 1980-х, и бывший одним из лучших в Закавказье, на открытии кото­рого играл великий Гарри Гродберг.

Криминальная суть агрессоров была очевидна, но далеко не лишним ее подтверждением стало… ограбление «по-грузински». Бандмилицией были взломаны сейфы Юго-Осетинского отделения Госбанка и похищены из них 7 млн. рублей. Позже 3. Гамсахурдиа, оправдывая(!) это преступ­ление, аргументировал свою позицию тем, что на эти день­ги осетины-де приобрели бы оружие.

Таким образом, в тбилисских властных кругах стал фор­мироваться весьма своеобразный принцип «презумпции виновности» осетин, подход, которого в Грузии продолжа­ют упорно придерживаться на протяжении уже двух десят­ков лет. К этому времени в Южной Осетии уже привыкли к, мягко говоря, нестандартному мышлению тбилисских «во­ждей» и подобные экзотические умозаключения здесь не могли вызвать ничего кроме ненависти и презрения.

Именно в этот период проявились лучшие черты коман­диров групп самообороны и рядовых бойцов, таких как Алан (Парпат) Джиоев, Гри Кочиев, Валерий Хубулов, Влад (Басмач) Джиоев, Валерий (Саксаф) Тасоев, Ацамаз и Азамат Кабисовы, к сожалению, ушедших в небытие; и ныне здравствующих: Бала Бестауты, Тимур Цховребов, Алан (Парчи) и Морис Санакоевы, Била Габатов, Владимир (Коко) Дзудцати их друзья и соратники. Их отвага, стойкость и самопожертвование уберегли Южную Осетию от катастро­фы, ее народ — от национального унижения и, по большому счету, от физического уничтожения. Их имена давно стали легендарными и навсегда войдут в историю Осетии.

В середине января, когда восточная часть города была еще в зоне оккупации, группа депутатов ВС обратилась к председателю Верховного совета РЮО Т. Кулумбегову с предложением легализовать разрозненные боевые подраз­деления и на государственном уровне придать им статус сил самообороны. На это предложение спикер ответил, что в «этом случае нас назовут экстремистами(?)». Эта оговорка выглядела настолько странно, что один из депутатов не выдержал и спросил у Тореза: «Боится ли утопленник сырой одежды?» (осетинская поговорка: «Донласт хуылыдзæй на тæрсы» — прим. авт.).

И действительно, в лексиконе СМИ, ее государственных деятелей в отношении осетинского народа, защитников его интересов, определения «сепаратисты», «экстремисты» ста­ли самыми мягкими, а все больше, «бандиты», «террори­сты», «преступники» и т. д.

Кстати, противостояние грузинского фашизма и осетин­ского антифашизма часто неверно называли «необъявлен­ной войной». Неправомерно по той причине, что замести­тель председателя ВС Грузии А. Асатиани публично, в ин­тервью грузинскому телевидению назвал происходящее войной, и никто в Грузии с этим утверждением не спорил. Да и глупо было бы опровергать вице-спикера, когда по Тбилиси и по периферии ползли леденящие кровь слухи (СМИ Грузии и ее государственные органы до сих пор не опубликовали сведения об общем количестве своих потерь) о забитом трупами горе-вояк морге в Гори. «Поход Мальбрука» обернулся для некогда сибаритствующей республики кошмаром и ужасом для ее населения.

В подтверждение того, что происходившее являлось войной, говорит и то обстоятельство, что поведение Тбили­си в отношении Южной Осетии никак не соответствует то­му, как ведут себя руководители какого-либо государства по отношению к тем, кто номинально считается его граж­данами. Поэтому этот фактор является еще одним доказа­тельством психической неадекватности обвинителей осе­тин в «сепаратизме» (об остальных аспектах речь пойдет позже) — фактически Грузия сама отторгла от себя и Юж­ную Осетию, а затем и Абхазию.

Грузы, которые были предназначены для промышлен­ных предприятий и торговых организаций Южной Осетии в течение всего 1991-го года арестовывались на узловой же­лезнодорожной станции ЗКВЖД г. Гори, пломбированные вагоны взламывались, товароматериальные ценности рас­хищались и присваивались. На десятки миллионов рублей были расхищены литье и листовая сталь, медная катанка, лесоматериалы, ткани, продукты и промышленные товары.

Еще один аспект экономической составляющей пробле­мы заключается в том, что в советский период Грузия была дотационной республикой (ежегодные вливания Центра в ее экономику составляли более 5-ти миллиардов рублей), и те финансовые средства, которые были предназначены для Южной Осетии в 1991-92 гг. были также беззастенчиво присвоены, как были присвоены сотни миллионов рублей банковских активов и переводы через Госбанк ГССР в адрес Госбанка Южной Осетии.

В свете перечисленных фактов становится понятной вся степень и глубина лицемерия грузинских властей, обви­няющих кого-то в “криминале«(!).

Между тем, стало очевидно, что недруги осетинского народа, потерпев неудачу в прямом вооруженном столкно­вении, стали искать пути нейтрализации руководителей Республики. Заметно активизировался некий подполков­ник Павлюченко — фигура с непонятными функциями и полномочиями, зато всюду сопровождаемый председателем Цхинвальского горисполкома Иналом Цховребовым, чье поведение еще в истории с задержанием Алихана Пухаева было не совсем понятным.

29-го января председатель ВС РЮО Торез Кулумбегов поехал на переговоры с грузинской стороной, которые должны были проходить в помещении турбазы «Осетия» на северо-востоке Цхинвала в расположении штаба ВВ МВД СССР. Кстати, этот контингент возглавлял генерал-майор Ю. Балахонов, сменивший на этом посту «козла отпущения» Г. Малюшкина (очевидцы рассказывали, что в роковую ночь с 5-го на 6-е января он стоял на тротуаре одной из улиц Цхинвала и в буквальном смысле слова, заливался го­рючими слезами при виде автобусов с бандмилицией). На­сколько это соответствует истине неизвестно, чего только не бывает с перепою. Гораздо позже Г. Малюшкин опубли­ковал статью, в которой объяснял свое поведение прика­зом, отданным ему министром ВД Б. Пуго и лично прези­дентом М. Горбачевым (это вполне могло соответствовать действительности в свете общей тенденции проводимой Кремлем политики), однако вряд ли изменяет что-либо в отношении к Малюшкину со стороны населения Южной Осетии.

Именно от территории турбазы и увезли в тбилисскую тюрьму председателя ВС РЮО. История его ареста крайне противоречива и малопонятна. Офицеры ВВ, в том числе Балахонов и Воронов в один голос утверждали, что Т. Ку­лумбегов добровольно, без всякого принуждения сел в ав­томобиль министра внутренних дел Грузии Д. Хабулиани, который и умчал спикера ВС РЮО в плен, туда, откуда мно­гие осетины не возвращались.

Интересная деталь: в «переговорах» принимал участие депутат ВС СОАССР Г. С. Козаев, который также сел в ма­шину Хабулиани. На границе Южной Осетии и Грузии, возле поста ГАИ, Г. Козаева высадили из автомобиля, ви­димо посчитав, что тот свою миссию выполнил. Вместе с Торезом Кулумбеговым был пленен его водитель Валиев Сергей — честно выполняя свой долг, он поехал за автомо­билем, в котором везли его шефа, но был остановлен гру­зинскими милиционерами, избит и брошен в тюрьму без предъявления обвинения.

Подозрительность обстоятельств пленения председате­ля ВС состоит в следующем:

  1. В тот день 29-го января 1991-го года Т. Кулумбегов без всяких видимых причин вознамерился подать в отставку со своего поста, причем вокруг него в тот день неотступно на­ходились работники обкома партии, уже упоминавшийся подполковник Павлюченко и председатель цхинвальского горисполкома Инал Цховребов. Депутаты ВС пребывали в недоумении и не знали, как реагировать на поведение пред­седателя, а многие и вовсе были раздражены неуместностью поступка Т. Кулумбегова, вполне резонно полагая, что он весьма смахивает на дезертирство и попытку снять с себя ответственность в столь тяжелый период. Только после на­пряженного разговора со своим заместителем А. Чочиевым, Т. Кулумбегов снял свое заявление об отставке, что было резко негативно воспринято членами обкома партии, по­чему-то оказавшимся в тот день в здании горисполкома, хотя до этого дня представители «ума, чести и совести» эпохи нигде не активничали и, судя по их модели поведе­ния, война их не особенно волновала. Сейчас уже известно, что конкретно говорил А. Чочиев председателю и какие закулисные, нечистоплотные интриги творились вокруг Юж­ной Осетии и ее легитимного Верховного Совета. Суть и цели этих интриг были довольно прозрачны: лишить руко­водство Осетии лидеров, а деморализованный народ под­вергнуть репрессиям. Поэтому вполне понятно разочаро­вание, испытанное партфункционерами и подполковником Павлюченко при отказе Тореза Кулумбегова подавать в от­ставку, равно как и торжествующий взгляд подполковника, увозящего его на псевдопереговоры.
    Примечательно, что за 20 дней до этого осторожный Т. Кулумбегов наотрез отказался поехать на переговоры с делегацией ВС СССР(!), которые должны были пройти в грузинской зоне оккупации — в здании УВД по ул. Хетагурова и это притом, что гарантии безопасности давал преем­ник Г. Малюшкина генерал Ю. Балахонов. Впрочем, чего стоили гарантии советских генералов, в полной мере ощу­тили на себе жители Южной Осетии, понадеявшиеся на Во­ронова и Малюшкина, чьи имена стали синонимами преда­тельства и клятвопреступления. Что касается нежелания Кулумбегова и Чочиева встречаться с делегацией ВС СССР, то и здесь есть достаточно логичное обоснование позиции, состоящее в том, что руководство Республики в тот момент было не вправе подвергать себя ненужной опасности без видимого на то основания. Опасность же была довольно реальна, если учитывать пещерную ненависть оккупантов ко всему осетинскому и, особенно к лидерам народа, а так­же отсутствие элементарных понятий о соблюдении зако­нов переговорного процесса. К тому же гораздо безопаснее для всех сторон был вариант проведения переговоров на контролируемой осетинами территории. Нежелание депу­татов ВС СССР встречаться с легитимными властями Юж­ной Осетии на их территории могло быть объяснено тем, что грузинская сторона представила дело таким образом якобы этот вариант намного опаснее, а также тем, что это могло быть расценено как факт легитимации «осетинских сепаратистов». Так или иначе, но в то время переговоры все-таки прошли (с осетинской стороны в них приняли участие депутаты ВС РЮО 3. Гассиев, Е. Дзагоева и С. Кочиев), хотя никаких сколь-нибудь значимых позитивных последствий не принесли. Скорее всего, целью гостей из Москвы тогда был сбор информации о происходящем и о раскладе политических сил.
  2. Возвращаясь к похищению Т. Кулумбегова, следует упомянуть о том, что от поездки в расположение ВВ его предостерегали и А. Чочиев, и руководитель одной самых боеспособных на тот момент групп самообороны, который одновременно по совместительству, но без особого энтузи­азма выполнял функции телохранителя Тореза. Последний, кстати, и его уговаривал поехать с ним, но получил катего­рический отказ. И вполне обоснованно, так как вместе с политическим лидером в руках недругов мог оказаться и командир самого боеспособного отряда, чья потеря была бы, по крайней мере, не менее болезненной.
  3. Нельзя не упомянуть и о, мягко говоря, странной по­зиции не менее странного «тандема» — Павлюченко и пред­седателя горисполкома Инала Цховребова. Первый исчез из поля зрения сразу же после захвата(?) председателя ВС РЮО, второго за малопонятное, достаточно подозритель­ное поведение, часть депутатского корпуса предложила привлечь к ответственности и поручила комиссии по депу­татской этике разобраться с истинными мотивами дейст­вий Цховребова, который одновременно являлся и депута­том ВС РЮО.

Комиссия не пришла к однозначному выводу, поскольку никаких документов, подтверждающих безгрешность Ина­ла Цховребова, равно как и опровергающих ее в распоря­жение проверяющих не поступило, а эмоциональные оцен­ки обвиняющей и обвиняемой стороны в расчет не прини­мались. К тому же в состав комиссии были включены депу­таты, на дух не переносящие огульные обвинения в стиле Вышинского. Однако и настойчивость председателя горис­полкома, с которой он предлагал демонтировать баррика­ды, когда бандмилиция была еще в городе (министр ВД Грузии Д. Хабулиани выдвинул это условие в ответ на вы­вод подразделений оккупантов из Цхинвала; Дилар при этом рассчитывал, видимо на уровень сознания дошколь­ников) вызывал сомнения в чистоплотности устремлений градоначальника.

Так или иначе, но ближе к весне он незаметно покинул Южную Осетию и больше в ней не появлялся, хотя офици­ально со своего поста освобожден не был. Так что этот его отъезд больше смахивал на бегство, и это обстоятельство вряд ли свидетельствовало в его пользу, не говоря уже о таких «сантиментах» как проигнорированная им ответст­венность перед избирателями, делегировавшими его в Вер­ховный Совет Республики.

Вряд ли когда-нибудь станет достоянием огласки вся правда о пленении председателя ВС РЮО, хотя некоторые весьма любопытные моменты все-таки стали известны спустя полтора десятка лет. В ходе нескольких частных встреч А. Чочиев озвучил удивительную историю о том, как в конце января 1991-го года, за сутки до «похищения» То­реза, его пригласили на переговоры, которые прошли в до­ме одного из цхинвальских грузинов, где присутствовал ныне покойный А. Цховребов (Джако), еще двое парней из его окружения, а также… министр внутренних дел Грузии Д. Хабулиани с вооруженной охраной. Пикантность ситуа­ции заключалась в том, что вышеозначенный грузин про­живал на территории, подконтрольной осетинской сторо­не, а Дилар преспокойно там разгуливал. Последний и предложил А. Чочиеву ни много ни мало сдаться в плен(!), который по обещаниям министра был бы весьма почетным(?!), т. е. планировалось обеспечение проживания «пленника» в гостинице и только во время визитов пред­ставителей международных правозащитных организаций вице-спикер Парламента РЮО с почетом препровождался бы в камеру. Опешивший от подобной наглости А. Чочиев только сумел спросить, было ли сделано такое же предло­жение Т. Кулумбегову. Ответом было многозначительное молчание. Безусловно, А. Чочиев от подобной «чести» отка­зался (при всей неоднозначности своей фигуры, безумцем его не могут назвать даже лютые враги).

Алан Чочиев прекрасно понимал, что шансов выйти из грузинской тюрьмы у него не будет, разве что вперед ногами, уж больно ненавидело его грузинское сообщество, все его слои за одиозное «абхазское письмо».

Так или иначе, но подозрительная попытка Тореза Кулумбегова подать в отставку и его не менее подозрительные переговоры, закончившиеся его пленением, состоялись сра­зу после нечистоплотной возни с предложением «почетного плена». И хотя, похищение и арест Кулумбегова, как и в случае с пленением Алихана Пухаева вызвали бурю возму­щения общественности Южной Осетии, выразившейся в демонстрации у ворот расположения ВВ, каких-либо серь­езных последствий этот протест не повлек.

В дальнейшем Т. Кулумбегов был объявлен узником совес­ти № 1 в мире, его делом занимались известнейшие правоза­щитники из «Интернэшнл Эмнисти», а его адвокатом на про­цессе был Ю. Шмидт, защищавший в свое время А. Д. Сахаро­ва. Всему этому Торез был обязан ВС РЮО, который через зарождавшиеся демократические институты обратился в зарубежные правозащитные организации, создал ему имидж борца против тирании. В принципе, таковым он и был, несмотря на все перипетии судьбы.

Между тем, освобождение Цхинвала от захватчиков во­все не означало прекращения боевых действий. Оставив город, грузинские вооруженные формирования стали об­стреливать жилые кварталы из крупнокалиберных пулеме­тов и градобойных орудий «Алазань». Городское кладбише Цхинвала по-прежнему находились в зоне контроля банд­формирований, а сменявшие друг друга на посту комендан­та города грузинские генералы, приобретали презритель­ное прозвище «комендантов кладбища», поскольку ничего другого они фактически не контролировали.

Отряды самообороны продолжали оказывать оккупан­там ожесточенное сопротивление, хотя и находились в го­раздо более тяжелых условиях — оружие и боеприпасы при­ходилось добывать на поле боя, тогда как у бандмилици таких проблем не возникало. Обстрелы города велись от­части от бессильной злобы, отчасти из стремления выну­дить осетин покидать насиженные места и бежать от войны за пределы Южной Осетии. Между тем, уже было ясно, что поход на Цхинвал закончился унизительным провалом, едва ли не самым большим успехом агрессоров стало веро­ломное пленение председателя ВС РЮО. Вряд ли какой-то еще позитивный для себя фактор могли привести тбилис­ские власти в войне с Южной Осетией, направленной про­тив мирного населения. В середине марта 1991 года в районе с. Еред Цхинвальского района грузинскими нацистами был захвачен рейсо­вый автобус Дменис-Цхинвал, из которого были высажены 11 молодых парней-осетин и увезены в неизвестном на­правлении. Сопровождавшие автобус трое вооруженных автоматами солдат спецназа ВВ МВД СССР не предприня­ли адекватных действий, которые могли бы спасти жизни заложников. Лишь спустя два с половиной года стали из­вестны леденящие кровь подробности происшедшей траге­дии. После нечеловеческих пыток заложники с опутанными колючей проволокой руками и ногами были заживо(!) по­хоронены возле Ередвского карьера. Уже затем очевидцы-грузины рассказывали, что земля над несчастными шевели­лась в течение трех суток. Забегая вперед, скажем, что за это преступление, равно как и за другие деяния до сих пор ни­кто не понес никакого наказания.

Надо полагать, что подобные преступления не были еди­ничны, так как за 1991-92 гг. без вести пропали более 300 осетин, и, если остатки жертв немыслимого злодеяния в селе Еред все же были обнаружены и с подобающими по­честями перезахоронены, то следов остальных пропавших обнаружить не удалось и шансы отыскать их со временем становятся еще мизернее.

Показательной, в этом смысле, является драматичная ис­тория семьи, о жизненных перипетиях которой предпочли бы не вспоминать в Тбилиси. И пусть начало ее относится к со­бытиям давностью в несколько десятилетий, тем не менее, финал характерен для тысяч семей осетин в Грузии.

(Продолжение следует).